Земля обетованная - [93]

Последние несколько недель, пока они работали бок о бок и Майк вновь смог оценить всю талантливость и дотошность Дугласа — уж если за что возьмется, то делает на совесть, — его опять поразило, до чего тот одинок. Как ни странно, заметить это можно было, только очень близко сойдясь с ним. Дуглас был неизменно приятен и приветлив — человек, с которым легко работать, хотя он был способен и на крутые действия, и на крутой отпор, если кто-то не оправдывал его доверия. У него были друзья — еще с юных лет из Камбрии или которых он завел на первый или на второй год пребывания в Лондоне, когда ему было двадцать с небольшим. Он встречался с ними регулярно, и эти дружеские связи были прочными; приятели его любили и доверяли ему так же, как и сам Майк. Но существовали некоторые вопросы, которые так и оставались неотвеченными. Почему он держался таким пасынком судьбы при карьере, которая, приложи он минимум усилий, могла бы по меньшей мере прекрасно обеспечить его, быть в достаточной степени интересной и к тому же представляла широкие возможности по части дальнейшего продвижения в широких рамках этой грандиознейшей организации? Почему, интересно знать, он отказывается писать на заказ, хотя этой работой отнюдь не брезговали другие его современники — люди, которыми он, по его же словам, очевидно вполне искренним, восхищался? Почему, будучи в своих политических убеждениях твердым и последовательным, он не примкнул к группировке, придерживающейся тех же взглядов, что могло бы сильно облегчить ему жизнь на протяжении последних пятнадцати лет? Почему, из какой блажи притащил он Майку глубокую, отлично выполненную литературную работу, которую по условиям сегодняшнего рынка напечатать практически невозможно?

Более того, Майк чувствовал в Дугласе повышенную уязвимость. Беда только, что не всегда можно было предугадать, что и когда его уязвит. Как ни странно, глядя на Дугласа — человека, несомненно, умудренного жизнью, — можно было подумать, что его коробит, когда при нем рассказывают неприличные анекдоты или передают носящие слишком уж личный характер сплетни и даже (хотя сам он при случае мог здорово ругнуться) когда в его присутствии матерятся. И это было вообще характерно для него; оттого, как считал Майк, он, идя не в ногу с временем, все еще рассматривал большинство жизненных явлений с позиций морали, несмотря на собственные ни для кого не тайные слабости. В Дугласе все еще живо было понятие греха и, что того хуже, как казалось Майку, безнадежная вера в искупление. Это обосабливало его.

— Твое здоровье.

— Твое.

— Выпьем за нью-йоркский фон.

— Давай.

— А теперь насчет районов… — Дуглас вытащил из своего распухшего портфеля десяток аккуратно отпечатанных страничек, которые и передал Майку. — Это наново продуманный вариант, бюджет, а также график, структура фильмов, соображения, кого следует к этому делу привлечь и почему, разные материалы, ссылки на книжки и статьи, которые ты мог бы почитать. Понимаю, что подход несколько необычен. Это не впечатления и мысли отдельного человека, в стиле Кларка, Аттенборо, Миллера и прочих, но идея стоящая, и, если она будет толково осуществлена, ее всегда можно будет загнать как многосерийный документальный телефильм — такое название никого не отпугнет. Мне лично по-прежнему кажется, что это чрезвычайно важно. — Он вытащил еще листок. — А тут вот идейка для второй программы Би-би-си — развлечение для полуночников. В общем, ты сам разберешься.

— Есть еще что-нибудь? — спросил Майк.

— Пока нет.

— Почему ты не идешь к нам работать? Поступил бы в штат, мог бы в десять раз меньше энергии затрачивать.

— Слишком много дел помимо. — Дуглас помолчал. Он был совсем не прочь пооткровенничать с Майком, но в данный момент что-то его от этого удерживало. Он и сам не понимал, что именно. — Я веду отдел рецензий для «Всемирного обозрения», да еще мне «Гардиан» подкидывает неплохую работенку — тоже рецензирование. Раз в две недели. Да еще деятели из Института музыки просили меня прочесть им несколько лекций, и плюс ко всему я затеял кое-что свое. Можешь улыбаться, но денежки ой как нужны, когда живешь на два дома — пусть даже мой иначе как чуланом не назовешь, — и сознание, что тебе хочешь не хочешь приходится быть «добытчиком», служит мощным стимулом и способно вдохнуть в твои попытки новую жизнь.

— Пить бросил?

— Нет, конечно. Но подсократился.

— Почему?

— С перепоя теряю минимум час каждое утро. Не могу себе это позволить.

— Звучит разумно. Но ты говорил, что, вернувшись из Нью-Йорка, опять собираешься в Камбрию, что-то в связи с выборами. Что там у тебя?

— На дополнительных выборах от лейбористской партии выдвигается кандидатура моей двоюродной сестры. Рассчитывать ей решительно не на что. Пожалуй, во всем Соединенном Королевстве не найдется места, где тори сидели бы так крепко.

— Это любопытно!

— Она сестра Лестера. Полная противоположность ему.

— Ну, прямо камбрийская мафия.

— Я занимаюсь этим. Она в положении к тому же. Это должно сказаться благоприятно. Замужем за моим братом Гарри, приемышем.

— Н-да, пуповина у тебя и впрямь толстая, как канат. Верно?