Земля обетованная - [24]

Была зимняя, как с картинки, ночь, и только те, кто далек от природы, могли бы назвать ее неправдоподобной. Высоко в небе стояла луна, ясная, четкая, светозарная. Звезды мерцали тысячами: хорошо различимый тюлевый плат Млечного Пути, Большая Медведица, созвездие Близнецов, Полярная звезда… Так легко поверить, что все это глазки в туго натянутом темном шатре неба, через которые бог подглядывает за нами. Освещенные луной заснеженные гряды гор вырисовывались отчетливо, как на рождественских открытках, а самым громким звуком был хруст мерзлого папоротника под подошвами его загубленных городских ботинок. Замедлив шаги и прислушавшись, он сумел уловить постукивание овечьих копыт, шорох пробегавшей лисы, легкий поскок зайца. Тишина окутала ему сердце, и впервые за несколько недель он вздохнул полной грудью.

Он провел взглядом по береговой линии, задерживаясь на городках и деревнях, куда укатывал когда-то на велосипеде и долго колесил по пустынным воскресным улицам, высматривая, не появится ли кто-нибудь из его подружек, которые и не подозревали, что он находится в окрестностях, а затем мчался на пляж и проводил весь день в море и у моря. Вон там находятся уходившие под морское дно шахты, где работал когда-то его дед. Здесь он родился, вырос, здесь все было свое: запахи, названия, места и связанные с ними воспоминания, история, звуки, очертания, воздух… Здесь был его дом.

Но почему же все-таки Элан ушел в лес и погиб там, дал себе умереть?

Он познакомился с Эланом, когда тот только что приехал из деревни и поступил в местную классическую школу, и, хотя он был на год моложе Дугласа, они сразу же подружились. Может, это объяснялось миссионерскими наклонностями, пробудившимися в то время у Дугласа и проявлявшимися в желании помогать тем, кто больше всего нуждался в помощи; могло также играть роль и то обстоятельство, что Элан безоговорочно считался способнейшим учеником, каких школа давно не видала, и Дуглас не хотел упускать из виду фаворита. Однако подобные объяснения преуменьшали роль самого Элана в их сближении. А ведь он разделял дружеские чувства Дугласа. Да и свое собственное поведение незачем умалять. Как-никак он один во всей школе искал дружбы с Эланом и действительно заинтересовался им: проводил с ним время, подолгу разговаривал, радовался успехам, привязался. Не так уж эгоистичен он был, и, пожалуй, правильнее будет назвать их отношения просто дружбой.

Поначалу Элан был как-то очень уж застенчив, очень уж необщителен, словно замкнутый внутри себя. Он был чрезвычайно опрятен, очень щепетилен, невероятно скромен — одним словом, ученый до кончиков своих белых длинных пальцев. Мертвые языки, доставлявшие столько неприятностей всем остальным, давались ему без всяких усилий и в таких «трудных» предметах, как математика, физика, химия, он разбирался спокойно и легко. Он был никудышным спортсменом, однако так умел держать себя, таким пользовался авторитетом, что никому и в голову не приходило дразнить его. А вскоре и вообще было решено освободить остальных от его бесплодных посягательств на мячи — футбольные, крикетные или теннисные. Учителя вызволили его из спорта, невзирая на его робкие протесты, что ему нравится участвовать в играх, даже если от него и мало толку. Они полагали, что он возражает только из вежливости. Их радовала его несхожесть с другими учениками, воспринимавшаяся как эксцентричность, о которой они постоянно с удовольствием говорили, вгоняя мальчика в краску и отметая все его возражения. Несмотря на то что говорил Элан медленно, тщательно подбирая слова, он упорно держался за свой камбрийский выговор, который так и не стерся за годы учения. Сохранил он также свою прическу и свои привычки. Он был из бедной деревенской семьи, совсем неподходящей для такого интеллектуального дива, однако всеми силами старался сохранить верность своей среде. Не красавец, но и не урод; лицо с крупными чертами довольно холодное, но не угрюмое, широк в кости, но худощав. Главное, что в нем бросалось в глаза, — он был как-то очень независим, казалось, ему вообще никто не нужен, хотя Дуглас — по всей вероятности, единственный из всех товарищей — чувствовал, что впечатление это обманчиво: Элан нуждался в ласковом участии и верном друге не меньше, чем кто бы то ни было.

Но иногда на его лице появлялась вдруг улыбка, говорившая о каком-то затаенном восторге, которая могла затем смениться выражением отрешенности и грустной озадаченности. Дуглас не раз замечал это выражение. И теперь, когда ему захотелось собрать в памяти все, что он знал об Элане, ему тотчас же вспомнилась эта улыбка. Она словно говорила: «И что это за мир такой, куда я угодил!», словно спрашивала, радоваться ему или ужасаться, поделиться с кем-нибудь своим недоумением или попытаться самому разобраться во всем. Глубина проникновения Элана в самую суть вещей — только сейчас по-настоящему оцененная Дугласом — завораживала его. Несомненно, и острота чувств Элана не уступала его уму — он прекрасно понимал, что почем. И, может, Дуглас именно тем и привлекал его, что в душе того шла нескончаемая борьба между философом и шутом. Пока Элан разматывал нить жизни, пытаясь разобраться в сложностях и тщете окружающего мира и еще больше запутываясь в них, Дуглас вышагивал по жизни то смело, то с оглядкой, то раздираемый всевозможными вопросами, то готовый с возмутительной легкостью ответить на любой. Элан, в его представлении, был человеком, который предается глубоким размышлениям о смысле жизни, и хотя вопросы, которыми задавался сам Дуглас, были так мелки в сравнении с элановскими, он и сейчас испытал то же чувство, что и прежде, — чувство безграничной симпатии к тихому, одинокому человеку.