Земля несбывшихся надежд - [85]

Я с самого начала знал, что она никогда не будет просто женщиной, которая станет растить двух моих детей или будет спутником на склоне лет, знал, что это будет существо, которое превратит меня в марионетку. Одним лишь прикосновением своей прекрасной руки она вернула жизнь моим неподвижным рукам. Ах, как были осторожны мои движения под ее смелой рукой. В тот день я думал, что поймал луну, и только много-много лет спустя я понял, что то, к чему я прикоснулся, было лишь отражением луны в голубом пластмассовом ведре. Я не могу дотянуться до луны. Так всегда было и так будет. В то время я понял это окончательно.

Я вспоминаю о своей брачной ночи, как о самом прекрасном сне. Будто пара крыльев. Вдруг у тебя в руках появляется такое сокровище, что вся твоя никчемная жизнь навсегда меняется. Не от счастья — от страха. От страха потерять это. И потому, что я считал себя не заслуживающим этого. Те крылья достались обманом. Скоро даже этих золотых часов, вызывающих такое восхищение, этого символа богатства и положения, больше не будет. Их мне всего лишь одолжил друг, тот самый, который одолжил мне и машину с водителем Билалом. В глубине своего наполненного виной сердца я уже любил ее. По-настоящему любил. Ради нее я сделал бы что угодно, куда угодно поехал бы. Моя душа разрывалась при мысли о том, что в один прекрасный день она станет презирать меня. Старая ведьма Пани рассказывала ее матери сказки о богатствах, в которые поверила бы только хорошая женщина, — и, тем не менее, как я могу осуждать ее, когда в паутину ее лжи попалась такая диковинная бабочка? Я обманывал себя, что однажды моя необыкновенная бабочка полюбит меня. Годы, я думал, смогут смыть мой позор. Годы проходили, но нет, она так и не смогла полюбить меня, хоть я и притворялся, убеждая сам себя, что бабочка особенная и привязанность испытывает как-то по-особенному.

Она была такой миниатюрной, что я мог ладонями обхватить ее бедра. Моя крошка невеста. Нельзя было любить ее, не причиняя ей боль. Когда в ту темную ночь она думала, что я сплю, то незаметно выбралась из комнаты, чтобы искупаться в соседском источнике. Когда она вернулась, я увидел, что она плачет. В темную щель между своими ресницами я видел, как она смотрит на меня. На ее совсем молоденьком личике я видел детскую надежду и страх зрелой женщины. Медленно-медленно, словно против своей воли, но подталкиваемая наивным любопытством, она, словно пробуя, гладила рукой мой лоб. Ее рука была холодной и влажной. Она отвернулась от меня и заснула быстро, словно ребенок. Я помню треугольник ее спины, когда она спала. Я смотрел, как та медленно поднималась и опускалась, вглядывался в ее гладкую кожу, словно сотканную из тончайших шелковых нитей, а мысленно возвращался к историям, которые в нашей деревне рассказывали старушки в пору моей юности. Об одиноком пожилом мужчине с Луны, который входит в комнаты к красивым женщинам и ложится спать рядом с ними. Она была так красива, моя жена, что в ту ночь я видел, как лунный свет проникал через открытые окна и мягко опускался на ее спящее лицо. В этом бледном свете она была богиней. Прекрасной, словно жемчужина.

Моя первая жена была самым мягким человеком из живущих на земле. Она была так добра и мягкосердечна, что гадалка предсказала, что ей недолго осталось жить. Я с любовью заботился о ней, но с момента, когда глаза Лакшми встретились с моими во время свадебной церемонии, я уже был страстно и глубоко в нее влюблен. Ее умные темные глаза сверкнули огнем, который прожег даже мой желудок, но в этих глазах я был дураком, и, наверно, это так и есть. Даже ребенком я развивался слишком медленно. Дома меня называли медлительным мулом. Больше всего я хотел защитить ее и осыпать ее всеми теми богатствами, которые были обещаны ее матери, но я был всего лишь служащим. Служащим без перспектив, без сбережений и без ценностей. Даже те деньги, которые я заработал до моего первого брака, ушли на помощь моей сестре.

Когда я впервые привез Лакшми в Малайзию, она плакала поздними ночами, когда думала, что я сплю. Я мог проснуться рано утром и слышать, как она тихонько плачет на кухне. Я знал, что ей трудно без матери. Днем она была занята своей овощной грядкой или ежедневными заботами по дому, но вечером одиночество переполняло ее.

Я не мог больше этого выдержать и однажды ночью встал с кровати и пошел на кухню. Как ребенок, лежала она на животе, уткнувшись лбом в скрещенные руки. Я смотрел на изгиб ее шеи, и вдруг огромной силы желание овладело мной. Мне хотелось обнять жену и почувствовать прикосновение ее нежной кожи. Я подошел к ней и положил руку ей на голову, но она вскрикнула от испуга, хватаясь правой рукой за сердце.

— Ох, как же ты меня напугал! — осуждающе и почти с яростью воскликнула она. Лакшми еще больше отклонилась назад и смотрела на меня выжидательно. Ее глаза были влажными и поблескивали, но выражение лица было холодным и закрытым, будто ящик в письменном столе. Некоторое время я стоял и смотрел на ее застывший вид и холодное, напряженное лицо, а потом повернулся и пошел спать. Она не хотела ни меня, ни моей любви. И то, и другое вызывало в ней отвращение.