Земля необетованная - [6]

Мало чем оно отличалось и в двадцатом столетии. Те же похожие друг на друга избы, крытые почерневшей от частых дождей соломой, чёрные от той же сырости и ветхости деревянные срубы-баньки, и одиноко стоявшие по углам дворов отхожие места, продуваемые всеми ветрами. Правда, были и добротные дома зажиточных крестьян, из которых часть строений была перекрыта металлом и даже черепицей.

Сёла жили дружно, женихами и невестами за пределы своих территорий особо не разбрасывались, а потому, как минимум вёрст на сто вокруг основная масса жителей была в родственных отношениях. Правда, несмотря ни на что, традиции соблюдались: еврей женился на еврейке, обрусевший поляк на полячке, немец на немке, ну, и так далее. Русские и украинцы особо не привередничали: в жёны брали все, кто покрепче, покрасивши и поласковее. Так и жили…

После прихода в эти края советской власти жизнь сельчан, прямо скажем, не улучшилась – наоборот, жить стало труднее и опаснее.

Махровым цветом в этих краях расцвёл бандитизм. Сёла грабили все. И остатки армий Деникина и Врангеля – «белые», и «чёрные» – махновцы, и «красные» – дезертиры из Красной Армии. А ещё, «жёлто-голубые» – петлюровцы, «зелёные» – бандиты всех мастей…

Банды терроризировали местное население: вырезали и грабили сочувствовавших большевикам крестьян и «жидов». То в одном селе, то в другом, власть переходила от одной банды к другой. И каждый раз жителей сгоняли на митинги, где атаманы призывали их вступать в ряды своих «войск»…

Не отставали от «лихих людей» и сами крестьяне: зажиточные боролись и с бандами, и с советской властью; беднота, которой терять было нечего, боролась только с бандитами. Зато все вместе они сопротивлялись продразвёрстке и реквизициям, воюя с агентами «Заготзерна» и «Заготскота».

В общем, чего там говорить, неспокойно было в сёлах – опасно. Днем и ночью могли подстрелить из «обреза» на улице, выстрелить в окно или поджечь хату ночью. Горели сельсоветы, еврейские жилища, синагоги, и дома местных активистов.

Передвижение по сельским районам было возможно лишь «с оказией», то есть с отрядом красноармейцев.

А вот раньше, края эти были спокойными и благодатными. Река, когда именно трудно сказать, была ещё судоходная, под парусами и на вёслах сновали купеческие барки. Деревянные причалы ломились от грузов: корзины, мешки, живность, а ближе к осени – горы сочных, херсонских арбузов, фруктов и овощей. Красота! Жизнь в старину кипела.

Места эти, надо сказать, те ещё – с историей. Как гласят предания, ближе к концу семнадцатого века именно здесь, на речке Кодыма, как раз в районе озера с заболоченными и извилистыми берегами, давшее позже название нашему селу, казацкие войска напрочь разбили ногайских татар крымского ханства, идущих на разграбление Киева.

А через сорок лет, здесь же, армия русского фельдмаршала Миниха опять нанесла поражение тем же татарским войскам, грабивших южные территории русского государства. То были первые победы русских над алчными ханами Крыма.

После этих успехов берег Кодымы облюбовали запорожцы. Во второй половине восемнадцатого века, а точнее в 1764 году, помимо села Кривое Озеро в четыре десятка дворов, образовались небольшие слободы Голта, Ясенево, и самая большая и зажиточная в триста дворов, слобода Гольма.

В девятнадцатом веке река Кодыма служила естественной границей между Подольской и Херсонской губерниями.

Но, теперь это всё в прошлом.

Недалеко от озера, на косогоре, сразу у просёлочной дороги, спускающейся к главной улице села с её вечными ямами, колдобинами и непролазной грязью весной и осенью, в окружении серых соседских построек, стояло небольшое подворье с двумя покосившимися сараями и «нужником» позади дома. Усадьба эта принадлежала еврею Лейбу Гершелю.

Конечно, как и все обрусевшие в этих краях ещё во времёна Екатерины II евреи, богатством Лейб не выделялся. Имел он сварливую жену-еврейку, обременён был большой семьёй и, как и многие евреи, обладал совсем неплохой профессией. Нет, Гершель не был ни музыкантом, ни ювелиром, ни, боже ты мой, банкиром… Лейб был портным. Правда, из-за своей лени, его рукотворные изделия дальше близлежащих сёл сбыта почти не имели.

Зато наш портной любил пофилософствовать, и тут уж он был неудержим в своих фантазиях. На какие темы?.. – Не важно, – говорил он, – были бы уши, а тема у меня всегда найдётся.

Судя по доносящимся со двора крикам его жены Руфы во время очередных семейных ссор с непутёвым супругом, женщины в селе уважаемой, дочери не менее уважаемого зажиточного еврея из соседнего села, помимо прочего владельца пивоваренного заводика, темы для пустых фантазий у Лейба действительно хватало, и они были разные. Однако, как и принято у сынов Аврамовых, жили Гершели сравнительно дружно.

В шаббат13 не работают, не готовят пищу, не занимаются домашним хозяйством, а потому, заранее приготовив положенные двенадцать хал14, чтобы славить дарованный богом день лентяя, семейство с утра в полном составе посещало синагогу.

Руфа расфуфыривалась, втискиваясь в коричневое платье из сукна, подаренное ей родителями после рождения ещё первенца, повязывала косынку с цветочками, которую всегда одевала в синагогу на судный день и на Рош-Гашоно