Земля необетованная - [53]

25 августа 1940 года.

Воскресенье с его надоевшим, моросящим целый день дождём, подходило к концу. Давно уже зажглись фонари на мокрых почти пустых и полутёмных улицах. Лондон засыпал. Ночная тишина, нарушаемая лёгким шелестом дождя, окутала окраины города. Засыпала промышленная, восточная его часть – район Ист-Энда, с его многочисленными фабриками, доками и нищенскими трущобами, где в основном селились эмигранты.

Выпив напоследок очередные полпинты пива в пабе «Слепой Монфор», прокричав здравицу во славу слепого Генри де Монфора, чёрте в каком там году потерявшего зрение при сражении с королём Англии Генрихом III, переругавшись друг с другом, так и не придя к единому мнению: «А нападёт ли Гитлер на Лондон?», рабочие доков повалили из дверей заведения, разбредясь по улицам в разных направлениях.

Приглушённый расстоянием топот их каблуков по булыжным мостовым, изредка нарушаемый выкриками продолжавших спорить нетрезвых докеров, гулко разносился в тишине улиц.

Дождь на время прекратил своё участие в природном кругообороте, и этим тут же воспользовалась Луна. Её мягкий свет осветил подвыпившим людям тёмные переулки и нависший над ними чистый небосклон с яркими точечками далёких звёзд.

Пабы окраины опустели. И только посетители, кому некуда было спешить, и в карманах ещё звенела мелочь, упорно продолжали сидеть на высоких табуретах перед барными стойками, лениво обсуждая действия министров правительства и их нового лидера Уинстона Черчилля.

По привычке протирая полотенцем поверхность стойки, уставший бармен «Слепого Монфора» уныло разглядывал засидевшихся посетителей. Допивая остатки пива, перед ним сидели трое рабочих-эмигрантов. Заплетающимися языками они громко критиковали английское правительство, начавшуюся на материке войну и германцев, напавших в прошлом году на их страны.

Собственно, поначалу говорил один из них – крупный, с мозолистыми ладонями рабочий, ранее других переехавший в Англию из Польши. Бармен знал, что его зовут Станислав, что он одинокий, довольно крепкий ещё старик лет шестидесяти. Обычно неразговорчивый и хмурый, сегодня этот поляк болтлив был не в меру.

Бармен сочувствовал ему: как же, немцы в Польше!

Посетители, по крайней мере, двое из них, говорили на довольно сносном английском языке, третий – не очень, но разобрать его речь было можно.

Пуская временами слезу по поводу несчастных соотечественников, старый поляк бил себя в грудь, и весь вечер твердил:

– Матка-боска, не верьте Гитлеру, я вам говорю. Уж как ублажали немцев мы – поляки… Министры наши только из штанов не выпрыгивали перед фюрером. А немец, раз… попёр на бедную Польшу. И никто ей не помог, все промолчали, и отвернулись.

– Как же, – возразил другой, что помоложе, эмигрант из Чехии: – Франция и Англия войну Германии объявила же, забыл что ли, пан Станислав?

– Потому я и говорю, – с обидой в голосе произнёс старик, – немцы будут бомбить Англию, а уж Лондон – в первую очередь. Помяните, панове, моё слово.

– И то верно! – поддержал чех. – Зря, что ли мы с вами два года копали под землёй подземные казематы недалеко от Вестминстера и ихнего Парламента? Шутка ли… Пять метров в глубь и чуть не милю длинной… Спрашивается, зачем?.. Ты, Лех, можешь мне объяснить? – обратился он к третьему товарищу, тоже поляку.

– А я вам кажу, панове, – произнёс тот, выразив на своем равнодушном, уставшем от жизни лице, некое умственное напряжение.

Высокий, грузный, неряшливо одетый, с крупными, и конечно, тоже мозолистыми ладонями и набившейся грязью под ногтями, поляк даже слегка приосанился, словно собирался поведать своим товарищам нечто важное. Его сутулая спина распрямилась, взлохмаченная борода заострилась, с туповатого лица на коллег уставились, словно специально кем-то подрисованные, выразительные глаза.

– Шо я кажу, джельтмены, – степенно повторил Лех.

Услышав последнее слово, бармен удивлённо посмотрел на подвыпившую компанию и, не выдержав, откровенно рассмеялся. Он мысленно представил себе эту троицу «джельтменов»: небритых, с грязью под ногтями, в мятых фраках, замызганных белых манишках и с бабочками на грязных шеях. – Тоже мне, джельтмены… – тихо прошептал он.

– Шо казематы… – произнёс Лех. – Гроши платют, и то, ладно. Кажу про министрив польских. Паны у нас, вот якись проблема! Дюже жадные они, як волки: мильёны злотых мають – мало, так ишо у нас – бедных, отымают. А поляки хлеб жуют с мякиной… На Польше, шо ни пан, то начальник… Вот эти начальники и лижут срамное место Гитлеру! Продалися немцам… Ох, продалися, панове…

– А сколько их? – насмешливо спросил чех.

– Кого?

– Да вот этих начальников?..

– А хиба ж я их считал?

– А бедных много? – ехидно спросил чех.

– Як звизд на неби, – уверенно ответил Лех.

– Так почему же, Лех, бедняки не прогонят этих панов?

Лех хитро прищурил глаз и в свою очередь спросил:

– А почему одын чабан агромадную отару баранов гоняить?

– ?!..

– А потому, хлопчик, шо скотына разума не мае. Понял?

– А я так разумею, – произнёс старик Станислав. – Паны, то не наша забота, треба о себе думать. Та подземка, что мы робили, разумею я –склеп59, подземный рынок на случай войны с немцами. Харчевать то треба жителей.