Земля наша богата, порядка в ней лишь нет… - [5]

30

Что слышу я? Ни слова? Иль пустить

Уже успело корни в вас упорство?

Тогда должны мы будем приступить

Ко строгости, увы! и непокорство,

Сколь нам ни больно, в вас искоренить!

О юноша! Как сердце ваше черство!

В последний раз: хотите ли всю рать

Завлекших вас сообщников назвать?»

31

К нему Попов достойно и наивно:

«Я, господин полковник, я бы вам

Их рад назвать, но мне, ей-богу, дивно…

Возможно ли сообщничество там,

Где преступленье чисто негативно?

Ведь панталон-то не надел я сам!

И чем бы там меня вы ни пугали —

Другие мне, клянусь, не помогали!»

32

«Не мудрствуйте, надменный санкюлот!

Свою вину не умножайте ложью!

Сообщников и гнусный ваш комплот

Повергните к отечества подножью!

Когда б вы знали, что теперь вас ждет,

Вас проняло бы ужасом и дрожью!

Но дружбу вы чтоб ведали мою,

Одуматься я время вам даю!

33

Здесь, на столе, смотрите, вам готово

Достаточно бумаги и чернил:

Пишите же – не то, даю вам слово:

Чрез полчаса вас изо всех мы сил…»

Тут ужас вдруг такой объял Попова,

Что страшную он подлость совершил:

Пошел строчить (как люди в страхе гадки!)

Имен невинных многие десятки!

34

Явились тут на нескольких листах:

Какой-то Шмидт, два брата Шулаковы,

Зерцалов, Палкин, Савич, Розенбах,

Потанчиков, Гудим-Бодай-Корова,

Делаверганж, Шульгин, Страженко, Драх,

Грай-Жеребец, Бабков, Ильин, Багровый,

Мадам Гриневич, Глазов, Рыбин, Штих,

Бурдюк-Лишай – и множество других.

35

Попов строчил сплеча и без оглядки,

Попались в список лучшие друзья;

Я повторю: как люди в страхе гадки —

Начнут как бог, а кончат как свинья!

Строчил Попов, строчил во все лопатки,

Такая вышла вскоре ектенья,

Что, прочитав, и сам он ужаснулся,

Вскричал: фуй! фуй! Задрыгал – и проснулся.

36

Небесный свод сиял так юн и нов,

Весенний день глядел в окно так весел,

Висела пара форменных штанов

С мундиром купно через спинку кресел;

И в радости уверился Попов,

Что их Иван там с вечера повесил —

Одним скачком покинул он кровать

И начал их в восторге надевать.

37

«То был лишь сон! О, счастие! о, радость!

Моя душа, как этот день, ясна!

Не сделал я Бодай-Корове гадость!

Не выдал я агентам Ильина!

Не наклепал на Савича! О, сладость!

Мадам Гриневич мной не предана!

Страженко цел, и братья Шулаковы

Постыдно мной не ввержены в оковы!»

38

Но ты, никак, читатель, восстаешь

На мой рассказ? Твое я слышу мненье:

Сей анекдот, пожалуй, и хорош,

Но в нем сквозит дурное направленье.

Всё выдумки, нет правды ни на грош!

Слыхал ли кто такое обвиненье,

Что, мол, такой-то – встречен без штанов.

Так уж и власти свергнуть он готов?

39

И где такие виданы министры?

Кто так из них толпе кадить бы мог?

Я допущу: успехи наши быстры,

Но где ж у нас министер-демагог?

Пусть проберут все списки и регистры,

Я пять рублей бумажных дам в залог;

Быть может, их во Франции немало,

Но на Руси их нет и не бывало!

40

И что это, помилуйте, за дом,

Куда Попов отправлен в наказанье?

Что за допрос? Каким его судом

Стращают там? Где есть такое зданье?

Что за полковник выскочил? Во всем,

Во всем заметно полное незнанье

Своей страны обычаев и лиц,

Встречаемое только у девиц.

41

А наконец, и самое вступленье:

Ну есть ли смысл, я спрашиваю, в том,

Чтоб в день такой, когда на поздравленье

К министру все съезжаются гуртом,

С Поповым вдруг случилось помраченье

И он таким оделся бы шутом?

Забыться может галстук, орден, пряжка —

Но пара брюк – нет, это уж натяжка!

42

И мог ли он так ехать? Мог ли в зал

Войти, одет как древние герои?

И где резон, чтоб за экран он стал,

Никем не зрим? Возможно ли такое?

Ах, батюшка-читатель, что пристал?

Я не Попов! Оставь меня в покое!

Резон ли в этом или не резон —

Я за чужой не отвечаю сон!

Лето 1873

ВЕЛИКОДУШИЕ СМЯГЧАЕТ СЕРДЦА

Вонзил кинжал убийца нечестивый

В грудь Деларю.

Тот, шляпу сняв, сказал ему учтиво:

«Благодарю».

Тут в левый бок ему кинжал ужасный

Злодей вогнал,

А Деларю сказал: «Какой прекрасный

У вас кинжал!»

Тогда злодей, к нему зашедши справа,

Его пронзил,

А Деларю с улыбкою лукавой

Лишь погрозил.

Истыкал тут злодей ему, пронзая,

Все телеса,

А Деларю: «Прошу на чашку чая

К нам в три часа».

Злодей пал ниц и, слез проливши много,

Дрожал как лист,

А Деларю: «Ах, встаньте, ради Бога!

Здесь пол нечист».

Но все у ног его в сердечной муке

Злодей рыдал,

А Деларю сказал, расставив руки:

«Не ожидал!

Возможно ль? Как?! Рыдать с такою силой? —

По пустякам?!

Я вам аренду выхлопочу, милый, —

Аренду вам!

Через плечо дадут вам Станислава

Другим в пример.

Я дать совет царю имею право:

Я камергер!

Хотите дочь мою просватать, Дуню?

А я за то

Кредитными билетами отслюню

Вам тысяч сто.

А вот пока вам мой портрет на память, —

Приязни в знак.

Я не успел его еще обрамить, —

Примите так!»

Тут едок стал и даже горче перца

Злодея вид.

Добра за зло испорченное сердце

Ах! не простит.

Высокий дух посредственность тревожит,

Тьме страшен свет.

Портрет еще простить убийца может,

Аренду ж – нет.

Зажглась в злодее зависти отрава

Так горячо,

Что, лишь надел мерзавец Станислава

Через плечо, —

Он окунул со злобою безбожной

Кинжал свой в яд

И, к Деларю подкравшись осторожно, —

Хвать друга в зад!

Тот на пол лег, не в силах в страшных болях

На кресло сесть.

Меж тем злодей, отняв на антресолях

У Дуни честь, —

Бежал в Тамбов, где был, как губернатор,

Весьма любим.

Потом в Москве, как ревностный сенатор,