Земля Мишки Дёмина. Крайняя точка - [40]

— Дерево-перерабатывающий, дедушка Пантелей, — осведомленно поправил Мишка. — Очень большой будет комбинат. Весь лес с верховьев пойдет туда. С комбината станут отправлять доски, шпалы. Отходы используют на бумагу, на спирт, на скипидар…

— Выходит, опилки там, сучки, обрезки, негодный лес на спирт и бумагу станут переводить? — удивился Пантелей Евгенович, — Дивные дела творятся! Слышал я по радио: достигли мы на ракете Луны. Уму непостижимо! Тот, кто додумался до такого, — великий человек. А если прикинуть, то и те, кто к маленькому, к незаметному приставлен, тоже чудеса творят. Одно к одному. Везде нужен первостатейный народ.

Старый охотник задумался и вдруг добродушно усмехнулся:

— С твоим папашей, с Андреем Михалычем, мы первый раз в тайге встретились, когда на месте Апрельского, почитай, ничего не было. Заплутался он в тайге. Ни собаки, ни припасу, ружьишко плохонькое. Набрел к ночи на мой костер. Голодный. Два дня без хлеба шаландал. Говорит: «Дай, дядя, хлебца. — Потом зыркнул эдак сердито глазами. — Ладно, старик, не надо. Все равно не дашь. Знаем мы вас, чолдонов. Снега зимою не выпросишь…» Многие по первости нашу землю мачехой почитают, а нас, сибиряков, скупыми да неласковыми. Может, и верно, к кому мы ласковы, к кому неласковы. Разных свистоплясов не привечаем… Потом, когда мы подружились с твоим папашей, он часто смеялся, как завел со мной первый разговор…

Бабушка Катя поставила на стол самовар, ватрушки, клюквенный кисель. Сели ужинать.

Но и после ужина Пантелей Евгенович и Мишка долго разговаривали.

А утром Мишка увидел перед своей кроватью подшитые валенки. Они выглядели красивей и добротней новых. По войлочным подошвам затейливо протянулись черные линии двойной дратвенной строчки. Задники были нарядно оторочены дубленой лосиной кожей — неняксой.

Пантелей Евгенович расхаживал по горнице в вылинявшей синей рубахе и держался рукой за больную поясницу.

Заметив, что Мишка проснулся, он слабо улыбнулся одними глазами.

— Не спалось мне ночью, паря. Ломит поясницу, да и только! Думаю: «Дай, работенкой займусь, авось полегчает…»

Мишка не поверил. Конечно, дедушка Пантелей нарочно поднялся ночью, чтобы подшить валенки. Хотелось броситься к нему, обхватить за длинную морщинистую шею и расцеловать. Но Мишка достаточно вырос, чтобы так, на его взгляд, по-ребячьи, выражать радость. Лучше, когда представится возможность, делом отблагодарить Пантелея Евгеновича за его доброту. Поэтому он тихо сказал:

— Спасибо, дедушка Пантелей.

После завтрака Мишка засобирался домой и вспомнил про буханку хлеба и про пачку прессованного чая. Развязал котомку, неловко выложил на стол немудрый запас.

— Ты что это удумал? — рассердилась бабушка Катя. — Складывай обратно. И другой раз не обижай меня. Чтобы к нам, да со своими харчами! Небось не голодаем.

Но тут же бабушка смилостивилась, улыбнулась, провела рукой по Мишкиным волосам.

— Мамке-то подсобляй! Береги ее, Минюшка. Хорошая она у вас, труженица. И вот калачиков отнеси сестренкам. Маленькие. Рады будут гостинцу. Скажи: от бабушки Кати. Скажи: мол, бабушка Катя зовет их в гости. А сам почаще наведывайся. Есть дело или нет его, все равно наведывайся. Рады будем. Дорога не то чтобы дальняя, ноги резвые, шутя добежишь.

Пантелей Евгенович принес из завозни замерзшего за ночь во льду Мишкиного налима. Рядом с ним положил еще трех налимов.

— Славно ты, парень, удумал матери подарок к Восьмому марта сделать.

Мишка заморгал глазами от растерянности. К празднику он не собирался дарить матери налимов. Кроме того, на его уду попался всего один налим.

— Бери, бери! Твои. Пока тебя не было, я осматривал твои уды и этих трех снял, приберег, — пояснил Пантелей Евгенович. — Ты вот как, парень, сделай. Приедешь домой, спрячь их в кладовке, снежком укрой. Восьмого марта утречком достань и мамке преподнеси. Ей приятно будет…

Мишка начал отказываться, но Пантелей Евгенович строго насупился:

— Не мудри, паря. Верно тебе говорю: с твоих уд налимов снял. Мать пирог испечет. Налимы-то жирные, сладкие. Подарок выйдет ладный.

Ни тени улыбки, ни намека на шутку. Пантелей Евгенович такой важный, такой строгий. Он уверен в том, что Мишка приехал за налимами по случаю приближающегося праздника. Не взять налимов — кровно обидеть дедушку Пантелея.

И лишь в живых глазах бабушки Кати Мишка заметил веселые, лукавые искорки.

Здравствуй, Миня!

Оттепель продержалась до конца февраля и захватила два первых дня марта. У крыльца конторы, у школы, у магазинов, у столовой натекли большие желтые лужи. Дороги почернели. Мокрыми стали сугробы.

Поселок Апрельский сменил валенки на сапоги. Ни дать ни взять — весна!

А под третье марта засвистела поземка, понесла стаи острых, колючих снежинок. За несколько часов лужи сковал такой лед — топором не разрубить!

Те, кто переобулся в сапоги, кинулись домой за валенками.

Вернулись трескучие морозы. Двадцать градусов, двадцать пять, тридцать! Вот уж поистине верна сибирская поговорка: «Февраль воды подпустит, март подберет».

В первое мартовское воскресенье небо освободилось от туч, развернулось над поселком — синее, бесконечное. Засверкали под солнцем снега. От их блеска похорошели, повеселели сумрачные хребты и увалы. Тонким стеклянным кружевом засветился на ветках деревьев хрупкий, голубоватый иней.