Земля Мишки Дёмина. Крайняя точка - [32]

Заплетающейся походкой он двинулся прочь.

Грузовик, уткнувшийся радиатором в телеграфный столб, напоминал рассерженного быка. Буфер и крыло у машины были исковерканы, радиатор погнут.

Мишка заглянул в кабину и увидел Сергеева. Шофер полулежал на сиденье. Наверно, ударился о баранку грудью и потерял сознание.

Мишка открыл дверцу кабины, попробовал приподнять Сергеева.

— В дымину пьян, — услышал он спокойный голос Валерки. — Теперь — каюк, засудят. Я так и знал! Напоили его.

Мишка обернулся. Парнишка был бледен как мел. И вид его никак не вязался с трезвой, почти взрослой речью.

Пустынный переулок стал шумным. Откуда только взялись люди? У грузовика толпились женщины, мужчины. Прибежали Нина Сергеева и ее бабушка.

Шофер не приходил в себя, как его ни тормошили.

— Уши снегом трите, — посоветовал кто-то из толпы. Появился завгар Ручкин. Раздвигая крепким плечом толпу, он протиснулся к грузовику, потрогал рукой исковерканное крыло, осмотрел помятый радиатор. Лицо и шея Ручкина побагровели.

— Скотина! — выругался он, с презрением поглядев на шофера.

Сергеев стоял на четвереньках в снегу, мотал головой, пытаясь спрятать уши, бормотал хрипло и бессвязно.

Бабушка Сергеевых, всхлипывая и причитая, терла ему снегом уши, терла яростно, изо всей силы. Наконец он поднялся, на ноги, мутным взглядом обвел грузовик, толпу. Заметил заведующего гаражом, что-то понял и нетвердо шагнул к Ручкину.

— Уведите его!

Завгар отвернулся от Сергеева, расстегнул тугой воротник полушубка и, тяжело дыша, сказал собравшимся:

— Каков прохвост? Искалечил машину! А ведь только что из капитального вышла. Угробил! Да в самый разгар лесовозного сезона.

Казалось, Ручкин оправдывался перед людьми, искал сочувствия.

«Ага, тоже поджилки затряслись! — со злорадством подумал Мишка. — Небось сам распивал спирт с тем мужиком в дохе!»

Он помог бабушке и Нине отвести Сергеева домой. Народ расходился. Люди покачивали головами, строили предположения и догадки, что будет Сергееву.

— Этот толстомордый хочет обелиться: мол, я не я, лошадь не моя… Народ не проведешь, — услышал Мишка чей-то негромкий голос.

Подъехала машина из гаража, сломанный «МАЗ» взяли на буксир. И снова тихо и пустынно стало в переулке. Только снег и лес, только придавленные снегом домишки да серое низкое небо над поселком.

На следующий день в школе все обсуждали вчерашнее происшествие.

В коридоре, у окна, возле Олега крутилось человек пятнадцать учеников. По бокам, как адъютанты, стояли Ромка и Кешка. Там, как видно, говорили о том же.

Мишка слышал, как беззаботно рассмеялся Олег:

— Ну что будет? Известно, что! Наддадут, куда следует, коленом. Проваливай! Батька сказал, что больше не станет держать его в гараже. Накладно получается. Недоглядел батька, пришлось пообещать начальнику лесопункта за свой счет отремонтировать машину.

В Мишке закипела злость. Подойти бы к Олегу, выплеснуть в его бесстыжие глаза всю правду! Впрочем, ладно, пусть болтает…

По углам спорили: в каждом доме по-своему относились к этому случаю.

Нина сидела за партой словно пришибленная, и Мишке очень хотелось подойти к ней, ободрить. Но ни во время уроков, ни в перемены он не решился заговорить с нею, стеснялся.

После занятий дождался ее у школы, пошел рядом.

— Ты на меня сердишься?

— За что?

— Разные глупости про нас болтают…

Нина горько усмехнулась. Мишка и сам понимал, что лезет с глупыми вопросами, что смешно заводить речь о себе, когда у нее такое горе. Но он не знал, с чего начать, а начать было надо. Тогда он заговорил горячо и убежденно:

— Послушай, почему вы его не прогоните? Все равно пользы от такого отца в доме, как от козла молока. Одно несчастье.

— Что? — испуганно переспросила Нина. Она опустила глаза, тихо сказала: — Я запрещаю тебе так говорить о моем отце. Легко давать советы. Он не всегда был таким.

Мишка не ожидал, что Нина обидится. Он замялся, проговорил неуверенно:

— Ты не подумай что-нибудь плохое. Мне вас жалко. Никогда не увидишь его трезвым. А Ручкин все равно уволит его с работы.

— Из-за этого Ручкина отец и машину сломал! — вскипела Нина.

Ее темные, немного грустные глаза стали злыми и горячими, словно в них зажглись две яркие свечки.

— Утром выпили в гараже. Нетрезвым он и с этими сельповцами уехал. В чайной его угостили. А привез товар — расплатились спиртом. Если бы Ручкин был хорошим человеком, не стал бы отправлять его нетрезвым. И к вину не стал бы приваживать. Когда мы приехали на лесопункт, отец дал слово не пить. А Ручкин стал зазывать его в свою компанию. У отца силы воли нет, отказаться не может. Выпьет — разум теряет, сам себе не рад. И тогда удержу не знает.

Нина посмотрела на Мишку так, как будто он оправдывал Ручкина.

— Ручкин, Ручкин! Он сегодня чуть свет прибегал к нам. Вызвал отца на улицу, уговаривал все взять на себя, обещал и машину отремонтировать и скандал замять.

Из проулка навстречу Нине и Мишке выскочила бабушка Сергеевых. Она куда-то спешила. В черном платке, в черном ватнике, сгорбленная, с высохшим, морщинистым лицом, старуха очень походила на дряхлую ворону. И голос ее тоже напоминал воронье карканье.

— Господи, что только будет!..