Земля горячая - [47]
— Боря, сколько же нас?..
— На нашем плашкоуте девять человек и на втором одиннадцать. Хорошо, что в день отхода на плашкоутах получили на неделю продуктов, а то бы швах!
У меня сжалось сердце. Что нас ждет?..
Плашкоут скрипел и стонал. Казалось, он того и гляди развалится. На душе было неспокойно.
Что сейчас делает Игорь? Наверно, готовится к встрече Нового года! Пойдет на бал, будет смеяться и танцевать… танцевать подряд со всеми… Вспомнит ли он обо мне?..
До яви представилась одна из последних наших встреч в Панине. Мы стояли рано утром на склоне сопки, держа друг друга за руки, и я, глядя в серые с голубизной, вспыхивающие радостными блестками глаза Игоря, чувствовала, как где-то в глубине моей души рождается то восторженное удивление, которое возникает в момент, когда видишь, как при ярком свете солнца несутся с неба на землю золотистые веселые стрелы невесть откуда взявшегося дождя-скоропада.
Я была счастлива в эту минуту — со мной рядом стоял Игорь. Он обнимал меня. Я снизу вверх смотрела на него, пытаясь найти в его глазах знакомые мне теплые голубовато-серые блестки.
— Ты едешь со мной на Камчатку? — спросила я как о чем-то само собой разумеющемся. По детской наивности я была уверена, что он всегда во всем согласен со мной.
— К чему шутить, Галка? Мы никуда с тобой не поедем, — тихо, но твердо ответил он.
— А я еду! — дерзко, с вызовом, заявила я.
Он смутился. На лицо его пала холодная тень обиды. А я почувствовала себя несчастной: неужели ехать одной?..
— Значит, остаешься? Но почему? У тебя кто-то здесь есть кроме меня?
Он усмехнулся, и я почувствовала, как руки его обмякли и уже не так крепко обнимают. «Значит, правда, есть, есть! — как исступленная, про себя начала твердить я, ужасаясь недоброму предположению. — И как это я до сих пор не приметила, что кто-то у него может быть кроме меня».
Я отвела руку и пошла прочь.
— Галка!
Я не оглянулась. Наплевать. Пусть остается в Панине. Я забуду его, не вспомню. «Ты еще пожалеешь. Ты мне никогда не нравился, ни серые твои глаза, ни твой голос, ни твоя походка — ничто мне в тебе не нравилось».
Я уходила от него, вся съежившись от обиды. Надо мной озабоченно шумели деревья. Я подняла голову, сквозь мглу облаков пробился солнечный луч и осветил лист осины. Тот встрепенулся, уронил тяжелую росинку и начал метаться из стороны в сторону, но тут же был пронизан другим лучом. Лист от отчаяния заалел, тревожно шепча: «Зачем? Зачем?..»
Я тоже тревожно зашептала: «Зачем? Зачем?..»
В день отхода судна Игорь примчался провожать меня. Мы помирились, и я долго плакала на его плече. Он утешал мягко, ласково, словно ребенка.
Теперь, в беде, я поняла, как дорог мне Игорь. Меня охватило смятение: а ведь он не знает, где я сейчас… Накроют волны — и все…
Человек приходит в этот мир и уходит. Жизнь его не так долга. Со дня рождения его преследует смерть. Казалось бы, человек давно должен смириться с мыслью о неизбежности. Но не тут-то было! Жизнь слишком заманчива и дорога. И особенно начинаешь дорожить ею, когда угроза смертельна, как сейчас. В борьбу с опасностью вступает неизвестный до сих пор, скрытый запас силы, дьявольская решимость, жажда жить. Это я вижу по ребятам, попавшим вместе со мной в беду.
Делами на плашкоуте заправляют Лешка и Борис. Они организовали вахты, связались с другим плашкоутом. Покровский-Дубровский прыгал к соседям узнать, сколько у них в наличии продуктов и дров. Шторм не утихает, как назло валит и валит снег. Через каких-нибудь полчаса — Новый год… Закроешь глаза, и видится совсем другое: сближающиеся рюмки с золотым искристым шампанским, улыбки. «С Новым годом, с новым счастьем!» И блеск глаз, и гомон друзей за длинным столом, и тонкий хрустальный перезвон — все веселит и волнует душу.
Бегут секунды. Я прислушиваюсь к скрежету льда, который трется об обшивку плашкоута.
Двадцать три часа сорок пять минут… Лешка собрал всех около небольшого столика. У старшины плашкоута оказалось полфляжки спирта. Покровский-Дубровский с Борисом тоже принесли немного спирта. Как потом выяснилось, они прыгали за ним на катер и вылили спирт из компаса. Ребята успели прихватить с катера и дровец.
С волнением смотрю на часы — уже двадцать три пятьдесят. Хотели разлить спирт по стаканам и кружкам, но тут Борис внес предложение:
— Все равно всем не хватит даже по глотку. Давайте выпьем чаю — вместо шампанского, песню споем, а спирт оставим до лучших времен…
Все согласились.
запел молчаливый крутолобый механик, и мы подхватили, а когда кончился последний куплет, троекратно крикнули «ура» Новому году.
Борис подошел ко мне и поцеловал в щеку.
— Желаю тебе счастья, Галка…
Счастья… Будет ли оно?
За тонкой обшивкой плашкоута гудел неспокойный океан. Лед сжимал в безжалостном кулаке три наших затерявшихся суденышка.
ГЛАВА XVIII
Пятые сутки мечут нас волны по океану. У меня нет сил поднять голову. Тошнит. Кажется, и конца не будет этому аду. А на плашкоутах, несмотря ни на что, жизнь продолжается. Ребята установили железную дисциплину. Никто не заикается больше о гибели. Лешка всех взял в руки и каждому нашел дело. Я не понимаю, откуда вдруг взялась у него такая сила воли. Выходит, не знала я его до сих пор. Все мы до поры до времени не знаем не только близких друзей, но и самих себя. Лешка… Ну и стервец наш Лешка! А ведь ему всего-навсего двадцать пять лет. На берегу его ждут Лена и сын Ромка, совсем маленький. Теперь, наверно, улыбается во сне, а отец блуждает по океану. Может, во всем виновата я?.. Сорок восемь минут оформляла документы… Звал же меня Лешка гудками, торопил… Неужели из-за этих сорока восьми минут приходится нам терпеть столько бед?
В повести «Меж крутых бережков» рассказывается о судьбе современной деревенской молодежи, о выборе ею после окончания школы своего жизненного пути, о любви к родному краю, о творческом труде. Наиболее удачным и запоминающимся получился образ десятиклассницы Фени, простой советской девушки из деревни. Феня предстает перед читателем натурой чистой, целеустремленной и твердой в своих убеждениях. Такие, как Феня, не пойдут против своей совести, не подведут друзей, не склонят головы перед трудностями и сложностями жизни. Василия Золотова читатели знают по книгам «Там, где шумит море», «Земля горячая», «Придет и твоя весна» и др.
"Самое главное – уверенно желать. Только тогда сбывается желаемое. Когда человек перестает чувствовать себя всемогущим хозяином планеты, он делается беспомощным подданным ее. И еще: когда человек делает мужественное и доброе, он всегда должен знать, что все будет так, как он задумал", даже если плата за это – человеческая жизнь.
Михаил Андреевич Лев (род. в 1915 г.) известный советский еврейский прозаик, участник Великой Отечественной войны. Писатель пережил ужасы немецко-фашистского лагеря, воевал в партизанском отряде, был разведчиком, начальником штаба партизанского полка. Отечественная война — основная тема его творчества. В настоящее издание вошли две повести: «Если бы не друзья мои...» (1961) на военную тему и «Юность Жака Альбро» (1965), рассказывающая о судьбе циркового артиста, которого поиски правды и справедливости приводят в революцию.
Автор публикуемых ниже воспоминаний в течение пяти лет (1924—1928) работал в детской колонии имени М. Горького в качестве помощника А. С. Макаренко — сначала по сельскому хозяйству, а затем по всей производственной части. Тесно был связан автор записок с А. С. Макаренко и в последующие годы. В «Педагогической поэме» Н. Э. Фере изображен под именем агронома Эдуарда Николаевича Шере. В своих воспоминаниях автор приводит подлинные фамилии колонистов и работников колонии имени М. Горького, указывая в скобках имена, под которыми они известны читателям «Педагогической поэмы».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Читателю широко известны романы и повести Евгения Пермяка «Сказка о сером волке», «Последние заморозки», «Горбатый медведь», «Царство Тихой Лутони», «Сольвинские мемории», «Яр-город». Действие нового романа Евгения Пермяка происходит в начале нашего века на Урале. Одним из главных героев этого повествования является молодой, предприимчивый фабрикант-миллионер Платон Акинфин. Одержимый идеями умиротворения классовых противоречий, он увлекает за собой сторонников и сподвижников, поверивших в «гармоническое сотрудничество» фабрикантов и рабочих. Предвосхищая своих далеких, вольных или невольных преемников — теоретиков «народного капитализма», так называемых «конвергенций» и других проповедей об идиллическом «единении» труда и капитала, Акинфин создает крупное, акционерное общество, символически названное им: «РАВНОВЕСИЕ». Ослепленный зыбкими удачами, Акинфин верит, что нм найден магический ключ, открывающий врата в безмятежное царство нерушимого содружества «добросердечных» поработителей и «осчастливленных» ими порабощенных… Об этом и повествуется в романе-сказе, романе-притче, аллегорически озаглавленном: «Очарование темноты».
Виктор Макарович Малыгин родился в 1910 году в деревне Выползово, Каргопольского района, Архангельской области, в семье крестьянина. На родине окончил семилетку, а в гор. Ульяновске — заводскую школу ФЗУ и работал слесарем. Здесь же в 1931 году вступил в члены КПСС. В 1931 году коллектив инструментального цеха завода выдвинул В. Малыгина на работу в заводскую многотиражку. В 1935 году В. Малыгин окончил Московский институт журналистики имени «Правды». После института работал в газетах «Советская молодежь» (г. Калинин), «Красное знамя» (г. Владивосток), «Комсомольская правда», «Рабочая Москва». С 1944 года В. Малыгин работает в «Правде» собственным корреспондентом: на Дальнем Востоке, на Кубани, в Венгрии, в Латвии; с 1954 гола — в Оренбургской области.