Земля горячая - [41]

— Ну, кто еще там? — грубовато проворчал кто-то.

Я еще раз постучала и, открывая дверь, спросила:

— Разрешите войти?

Стоявший у стола молодой человек в белой вышитой рубахе ответил:

— Милости прошу к нашему шалашу! — и указал мне на табуретку.

Кроме него в комнате были еще двое мужчин. Я села, не зная, с чего начать разговор. У стен стоят двенадцать коек, заправленных простынями так же, как заправляли их мы у себя в общежитии института. Около каждой койки тумбочка. Посреди комнаты стол и шесть или семь табуреток.

— А где остальные?

— Разбрелись по поселку, — ответил мне тот же парень в белой рубашке. У него простое, открытое лицо.

Я подала ему руку:

— Давайте знакомиться.

— Кириллов Иван. Сидел семь лет за хищение колхозной собственности. Что вас еще интересует? — проговорил он, усмехаясь, и лицо его неожиданно стало совсем чужим, каким-то недоверчиво-злым.

Я, чтобы выйти из неловкого положения, заговорила о двумя другими.

— А что это вы их допрашиваете! Тоже мне следователь! — фыркнул зло Кириллов и, рванув дверь, вышел.

Двое оставшихся были пожилые люди, каждому лет, наверно, за сорок. Выглядели они тихими, томительно молчаливыми, скорбными. Я подсела к ним поближе. Один, опустив глаза, рассматривал большие, загрубевшие от работы ладони. Глубоко вздохнув, он изрек сиплым голосом:

— Мы, дочка, работяги. Мантулить не боимся, лишь бы харч был подходящий.

Постепенно разговорились. Я рассказала им, как попала на Камчатку, они поведали мне о своей трудной жизни. У того, что говорил сиплым голосом, у Степанова, есть в Молдавии семья, дочь кончает десятилетку. Ему стыдно ехать домой, а его ждут. «А Даша моя дома тоскует…» Вот он и мечтает подзаработать в порту деньжат и вызвать в Усть-Гремучий семью. Степанов, видно, давно уже лелеет эту мечту, но поговорить с кем-нибудь из администрации стесняется.

— Вот ведь какая загвоздка, — вздохнул он, потом, приподняв кудлатую голову, спросил: — А можно моим сюда?..

— Конечно, можно, — ответила я.

У него сразу ожили, заблестели глаза.

— Слышь, Гаврила, не зря, выходит, завербовались! И ты сюда свою Анюту вызывай.

Гаврила, не разделяя его поспешной радости, проворчал:

— Горячий какой нашелся! Тут с этим коршуньем гнезда не совьешь…

— А мы частную квартиру подыщем…

Но в это время вошел Кириллов.

— Хватит, старики. Раскаркались! — сказал он. Лицо его по-прежнему было злым.

Снова распахнулась дверь, и на пороге показался Борис Шеремет, а с ним молодой человек с красивыми черными бровями и твердо очерченным ртом.

— А мы за тобой, — кивнул парень Кириллову и, заметив меня, нагловато ухмыльнулся: — А это что за птичка?

— Поосторожнее на поворотах… — вспыхнул Борис.

— Ах, вот оно что… Силен, бродяга! Айда кирять! Нынче выпивон мировой. Может, и ты с нами? — посмотрел он на меня сузившимися глазами. — Пошли — не обнесем рюмашкой.

Теперь только я заметила, что ребята были уже навеселе. «Как же выйти отсюда?» — подумала я и, набравшись храбрости, сказала:

— Ну что ж, раз вы друг Бориса, давайте знакомиться — Галина Певчая.

Парень, как истый галантный кавалер, не полез с пятерней, а, сделав лицо сладким, учтиво поклонился мне.

— Очень приятно. Виктор Покровский-Дубровский. Это по паспорту, а вообще у меня в запасе еще семь фамилий. От роду двадцать пять лет, из них тринадцать — тюрьма и колонии. Приятное знакомство, не правда ли?

Я хотела что-то сказать, но в это время опять рванули дверь и в комнату ввалились еще четверо.

— Чего застряли? Пошли, Жорка ждет! — крикнул один из вошедших.

Увидев меня, парни переглянулись.

— Братва, откуда эта цаца? — спросил тот, что кипятился.

— Знакомая Борьки, — вскользь, как бы нехотя, проговорил Виктор.

— Где это ты успел отхватить? — уставился на Бориса опухший от спирта мужчина. — Уступи на пару дней, а?

Я не выдержала и резко встала.

— Не торопись, крошка, поговорим.

Я ответила, что нам разговаривать не о чем, и, видя, что Борис стоит красный как рак и молчит, спросила у Кириллова:

— Этот из вашей комнаты?

— Нет, из девятой.

Помедлив, я сказала:

— Вы идите, а я дождусь остальных ребят.

— Не стоит, — тихонько, чтоб услышала только я, шепнул Борис, а потом уже громче добавил: — Галка, пойдем — провожу.

По выражению его лица я поняла, что действительно лучше всего уйти, и только хотела последовать за Борисом, как пьяница с отекшим лицом преградил мне путь.

— Хочешь, зубки вставлю? — нарочито ласково прошептал он, намереваясь взять меня за подбородок.

Мне страшно захотелось ударить его, но Борис твердо отвел руку грузчика, и мы вышли в коридор.

— Пойдем быстрее, и впредь одна не заходи. Надо будет, скажи — встречу.

Когда мы были уже на улице, Борис вздохнул:

— Эх, Галка, Галка, если б ты знала, как мне не хочется возвращаться к ним, — опять до утра пьянка, опять драка. От тюрьмы избавился, а от законов воровских пока еще нет…

— Как это? — удивилась я.

— Очень просто. Наше общежитие живет по неписаному уставу: как сказал Жорка, так и должно быть. Плохо тому, кто не выполнит его волю. Ты видела Степанова и Гаврилу? Так вот, они должны отдать Жорке по двадцать пять рублей из подъемных, которые получили в порту, а они все деньги выслали домой, семьям. Если через десять дней не отдадут — хана́ им.