Земля горячая - [140]
— Галина, беги скорей на «Богатырь», там собрание!
Я с ужасом вспомнила, что сегодня партийное собрание. Все идет как-то нескладно, шиворот-навыворот — прогуляла день, опаздываю на собрание…
— Шура просила тебя обязательно прийти, поддержать ее… — хмурясь, сказал Сашка.
Как же я могла забыть о Шуре! Она буквально умоляла меня не идти в плавание, хотела поговорить, посоветоваться со мной. Ведь ее хотят вывести из состава бюро. Я становлюсь невозможной — думаю только о себе! Так и вышло — взяла да и отправилась в этот рейс. Скажите пожалуйста — прокатиться захотелось! Как только могла быстро направилась я к «Богатырю». С трудом отдышавшись, вошла в зал и села на свободное место в заднем ряду. Выступал Бакланов. Он сетовал на то, что тяжело еще работать на рейде. Вручную выполняются внутритрюмные работы, трудно грузить лес.
— Если бы наши инженеры и техники, которых в порту насчитывается восемьдесят пять человек, занялись этим вопросом, привлекли на помощь новаторов, давно бы можно было механизировать процессы, которые я тут назвал.
Я шепотом спросила у соседа:
— Что за вопрос обсуждают?
— О рационализации…
— Давно начали?
— Заключительное слово сейчас будет, уже проголосовали за прекращение прений.
И действительно, после Бакланова к трибуне решительным шагом направился Булатов.
— Наверно, начнет говорить о том, что принимает критику и сделает правильные выводы, — тихо сказал сосед.
Но предположение его не оправдалось — он, видно, плохо знал Булатова. Став в позу незаслуженно обиженного, Семен Антонович ринулся в контратаку, не стесняясь в выражениях.
Я не знала, кто выступал до Бакланова и о чем говорили моряки и портовики, но чувствовала, что Булатов подвергает разгрому каждое выступление. Он то и дело гневно восклицал: «неправильно изложил», «отсебятина», «не в курсе дела». Он упрекнул Бакланова за то, что тот сделал в его адрес замечание, будто бы он, Булатов, занялся рекламированием самого себя.
Объявили перерыв. Я подошла к Игорю. Он сидел возле Шуры, задумчивой и хмурой. Увидев меня, она улыбнулась, а Игорь спросил:
— Очень устала? Почему ты задержалась?
— Что-то с мотором случилось.
— Как же так? У Пересядько — и вдруг мотор отказал? — вмешалась Шура.
— Понимаешь, какой-то фильтр испортился.
— А ты говорила с ним? — не очень тактично спросила Шура.
Я смутилась.
— Нам не о чем было говорить…
— Я выйду покурить, — тихо сказал Игорь и пошел к выходу.
— До чего же Игорь деликатен, — вздохнула Шура. — А между прочим, он очень не хотел, чтобы ты шла на этом катере.
— Ну, Шурка, ты тоже хороша! Разве трудно было предупредить меня? Но я вовсе не жалею, что была в этой поездке. А с Валентином мне пришлось выдержать стычку. Он вдруг решил, что имеет право называть себя отцом моего будущего ребенка…
— Именно этого Игорь как раз и боялся!
— Напрасно. Ну, а у тебя как дела?
— Скоро начнут щипать. Тошно, Галка, ой как тошно на душе!.. А тут еще говорят, что меня наверняка выведут из состава бюро. Спрашивается, за что? За то, что я люблю человека? За то, что он любит меня? Ну и пусть выводят, пусть наказывают! Все равно это ничего не изменит — мы не оставим друг друга.
— Между прочим, Шурка, ты и не знаешь, как я была тогда зла и на тебя и на Бакланова — на всех-всех — из-за того, что меня не избрали в бюро… Мне казалось, что вы что-то имеете против меня…
— Глупо! — выпалила Шура.
— Я и сама знаю, что глупо. Но так было.
— Нужно не злиться, а делом доказать свою правоту. Время покажет свое. Ты знаешь, я даже на Лильку не обижаюсь за то, что она без конца куда только можно пишет на нас заявления. Она не понимает, что прошло то время, когда этому придавали значение.
— А ты будешь выступать? Ты же собиралась дать бой Булатову?..
— Зачем? Только трепать нервы? Словами ничего не докажешь. В общем, там будет видно…
…И вот на повестке дня очередной вопрос: персональное дело Воробьевой и Минца. Первым взял слово Булатов. Он сразу же начал напирать на то, что член бюро должен быть прежде всего кристально чистым, незапятнанным человеком.
Не выдержав, я крикнула:
— А сами-то вы кристально чисты?
— Не вам бы, товарищ Певчая, задавать такие вопросы! — издевательским тоном ответил Булатов. — Вы тоже стоите на одной ступеньке с Воробьевой.
— Почему же это вдруг на одной ступеньке?
Булатов ехидно улыбнулся:
— Очень просто. Попытайтесь-ка ответить партийному собранию: правильно ли вы поступили, бросив Пересядько? Правильно ли вы сделали, испортив жизнь хорошему человеку?
Я чуть не крикнула: «Может быть, потому хороший, что ваш родственник?», но стоявший рядом Игорь (я и не заметила, когда он подошел) сжал мою руку и прошептал:
— Не надо, Галя!
Глаза сидящих в зале были устремлены на меня. Я резко повернулась и выбежала из зала. Лицо мое пылало. Подумать только, с каким непередаваемым ехидством, с какой злобой говорил Булатов. Подавленная, я как-то машинально пошла к черемухе, к моей черемухе. Шура и я… Булатов поставил нас рядом. Что ж, это неплохо. Значит, он и меня боится так же, как и Шуру, если ищет темные пятнышки в нашей личной жизни…
Наконец-то я у своей черемухи! Но дерево молодости уже оголено. На нем нет ни листвы, ни тяжелых белых, покрытых капельками росы сережек. Когда-то ветки эти пахли весной и надеждой… Я прислонилась к шершавому стволу и долго стояла так. Неожиданно что-то заставило меня обернуться. Вглядываясь туда, где лежал поселок, я увидела три фигурки, приближавшиеся ко мне. Вот они уже совсем близко — Шура, Игорь, Минц. Игорь поднял воротник моего пальто, снял шарф и укрыл мне шею. Все это проделал он молча. Шура, взяв меня под руку, сказала:
В повести «Меж крутых бережков» рассказывается о судьбе современной деревенской молодежи, о выборе ею после окончания школы своего жизненного пути, о любви к родному краю, о творческом труде. Наиболее удачным и запоминающимся получился образ десятиклассницы Фени, простой советской девушки из деревни. Феня предстает перед читателем натурой чистой, целеустремленной и твердой в своих убеждениях. Такие, как Феня, не пойдут против своей совести, не подведут друзей, не склонят головы перед трудностями и сложностями жизни. Василия Золотова читатели знают по книгам «Там, где шумит море», «Земля горячая», «Придет и твоя весна» и др.
Михаил Андреевич Лев (род. в 1915 г.) известный советский еврейский прозаик, участник Великой Отечественной войны. Писатель пережил ужасы немецко-фашистского лагеря, воевал в партизанском отряде, был разведчиком, начальником штаба партизанского полка. Отечественная война — основная тема его творчества. В настоящее издание вошли две повести: «Если бы не друзья мои...» (1961) на военную тему и «Юность Жака Альбро» (1965), рассказывающая о судьбе циркового артиста, которого поиски правды и справедливости приводят в революцию.
Ким Федорович Панферов родился в 1923 году в г. Вольске, Саратовской области. В войну учился в военной школе авиамехаников. В 1948 году окончил Московский государственный институт международных отношений. Учился в Литературном институте имени А. М. Горького, откуда с четвертого курса по направлению ЦК ВЛКСМ уехал в Тувинскую автономную республику, где три года работал в газетах. Затем был сотрудником журнала «Советский моряк», редактором многотиражной газеты «Инженер транспорта», сотрудником газеты «Водный транспорт». Офицер запаса.
Автор публикуемых ниже воспоминаний в течение пяти лет (1924—1928) работал в детской колонии имени М. Горького в качестве помощника А. С. Макаренко — сначала по сельскому хозяйству, а затем по всей производственной части. Тесно был связан автор записок с А. С. Макаренко и в последующие годы. В «Педагогической поэме» Н. Э. Фере изображен под именем агронома Эдуарда Николаевича Шере. В своих воспоминаниях автор приводит подлинные фамилии колонистов и работников колонии имени М. Горького, указывая в скобках имена, под которыми они известны читателям «Педагогической поэмы».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Читателю широко известны романы и повести Евгения Пермяка «Сказка о сером волке», «Последние заморозки», «Горбатый медведь», «Царство Тихой Лутони», «Сольвинские мемории», «Яр-город». Действие нового романа Евгения Пермяка происходит в начале нашего века на Урале. Одним из главных героев этого повествования является молодой, предприимчивый фабрикант-миллионер Платон Акинфин. Одержимый идеями умиротворения классовых противоречий, он увлекает за собой сторонников и сподвижников, поверивших в «гармоническое сотрудничество» фабрикантов и рабочих. Предвосхищая своих далеких, вольных или невольных преемников — теоретиков «народного капитализма», так называемых «конвергенций» и других проповедей об идиллическом «единении» труда и капитала, Акинфин создает крупное, акционерное общество, символически названное им: «РАВНОВЕСИЕ». Ослепленный зыбкими удачами, Акинфин верит, что нм найден магический ключ, открывающий врата в безмятежное царство нерушимого содружества «добросердечных» поработителей и «осчастливленных» ими порабощенных… Об этом и повествуется в романе-сказе, романе-притче, аллегорически озаглавленном: «Очарование темноты».
Виктор Макарович Малыгин родился в 1910 году в деревне Выползово, Каргопольского района, Архангельской области, в семье крестьянина. На родине окончил семилетку, а в гор. Ульяновске — заводскую школу ФЗУ и работал слесарем. Здесь же в 1931 году вступил в члены КПСС. В 1931 году коллектив инструментального цеха завода выдвинул В. Малыгина на работу в заводскую многотиражку. В 1935 году В. Малыгин окончил Московский институт журналистики имени «Правды». После института работал в газетах «Советская молодежь» (г. Калинин), «Красное знамя» (г. Владивосток), «Комсомольская правда», «Рабочая Москва». С 1944 года В. Малыгин работает в «Правде» собственным корреспондентом: на Дальнем Востоке, на Кубани, в Венгрии, в Латвии; с 1954 гола — в Оренбургской области.