Земля горячая - [138]
Валентин деловито прошел по палубе в двух шагах от меня. Он как будто не видел, что я стою у фальшборта. И снова меня больно кольнуло какое-то странное чувство. Что это — сожаление, ревность? Нет, нет, нельзя и допускать подобной нелепости! А все же у нас с ним было немало чудесных минут. Да, мне дорог Игорь. Я люблю его, но тех счастливых дней с Валентином мне не забыть, наверно, никогда. Все-таки между нами было много хорошего в те далекие, первые дни… Под одним плащом ходили у океана, и волны, словно понимая нашу радость, покорно ложились к ногам…
Валентин между тем вошел в кубрик. Дверь за ним осталась приоткрытой, и я увидела в полутьме кубрика белое крыло лебедя. Что это, подранок? Как попал лебедь на судно, где Валентин мог подобрать его? В моей памяти сразу возникла стая летящих на утренней заре белых лебедей. Это было в ту осень, полную голубого тепла и ярких красок, когда я только что приехала на Камчатку. Как наяву виделась мне сейчас алая вершина далекой Ключевской сопки, поднявшаяся из сизого тумана, и — лебеди… Они летели вдоль реки, покачиваясь на размашистых белых крыльях. Неожиданно птицы попали под лучи восходящего солнца и мгновенно порозовели. До сих пор до боли тревожит мою душу их прощальная песня.
Виделось мне и другое — купающийся лебедь на Нерпичьем озере. Он с наслаждением окунался, ликуя, несся под ярким солнцем по воде, потом выходил на берег и начинал прихорашиваться, то и дело распуская по воздуху то одно, то другое крыло.
Я смотрела теперь в полутьму кубрика, и мне чудилось, будто лебедь, согнувшись, дремлет на одной ноге. Я очень жалела, что не могу из-за Валентина войти в кубрик и хоть мельком глянуть на когда-то гордую птицу. Дверь вдруг от качки распахнулась пошире, и я была удивлена — никакой птицы в кубрике не было. Просто-напросто, прислоненное к стене, в углу стояло лебединое крыло. Ребята приспособили его вместо веника подметать палубу. Крыло было грязное, замызганное.
Мне стало не по себе. Не моя ли мечта — сделать из Валентина человека — похожа была сейчас на это беспомощное, незадачливое крыло?
Мои размышления прервал капитан:
— Товарищ инженер, видите плот?
Я смотрела на стрежень — мы шли почти рядом с плотом. Но это уже и не плот, а так, какие-то жалкие остатки от плота: большинство бревен, оторвавшись, давно ушли вниз по реке.
— Его что, разобрали? — спросила я у капитана.
— Какое там! Сам развалился. Теперь лови бревнышки где-нибудь в океане, а то и у нас — на берегу в Усть-Гремучем. Вы ходили когда-нибудь по морской стороне кошки?
— А как же, это мое излюбленное место для прогулок!
— И конечно, обратили внимание, что люди собирают бревна?
— Да, но мне и в голову не приходило, что эти бревна из распавшихся плотов.
— А себе не готовили дровишек на зиму?
— Еще бы! Две машины каменной березы привезла!
Капитан рассмеялся:
— Значит, вы так и не приспособились к камчатскому житью, раз дрова выписываете, а не заготавливаете сами.
Я пожала плечами.
Капитан, снисходительно улыбаясь, пояснил:
— Я шучу, конечно, но в этой шутке горькая правда. Весь поселок — и портовики, и рыбаки — снабжается дровами… с океана. Прибьет бревно приливом, распилят его, высушат — и пожалуйста, топите, дрова бесплатные. А ведь все это — «бывшие» плоты…
Капитан не закончил разговора — мы подходили к пристани. Пришвартовались, сдали баржу и налегке пошли за плотом.
После однообразных зарослей болотного кустарника горы показались мне дивом дивным. Меня взволновали их суровые громады, непостижимая глубина неба над ними. Солнце постепенно тонуло в багровом углище заката. Теневая сторона хребта с крупными черными строгими скалами маячила передо мной грозной стеной. Всюду виднелись следы руин, следы давнишних разрушений. Было в этой картине что-то тревожное.
Берега Гремучей поздней осенью выглядели мрачновато. Зелень как-то пожухла, пожелтела, и совсем не хотелось уже стоять на палубе и любоваться тайгой и сопками. Продрогнув, я спустилась в теплый матросский кубрик и занялась чтением. Данные о застрявших плотах обещал сообщить мне капитан. Я подумала о том, что зря не послушалась Шуры и Игоря и пошла в этот рейс. Но вдруг хлопнула дверь и в кубрик по трапу спустился Валентин. Остановившись возле меня, он спросил глухо:
— Все читаешь?
— Да, все читаю. А что?
Он ухмыльнулся.
— Да так… Ничего… — Потом, помолчав немного, тихо спросил: — Ну, ты как живешь?..
— Представь себе — неплохо!
И снова воцарилось неловкое молчание.
— Скажи, а как же будет с ребенком?
Я растерялась. Вот уж такого вопроса никак не ожидала! Поэтому я ответила резко:
— Тебе нечего беспокоиться — ребенок не твой…
— Что?.. Не мой? А чей же, чей?.. — закричал он.
— Мой! Понятно тебе? Мой!
Не знаю, понял ли меня Валентин, но он, скрипнув зубами, шагнул к трапу и с силой захлопнул за собой дверь. В эту минуту я даже немного пожалела его. Может быть, не следовало говорить с ним так резко? Но неожиданный вопрос его, признаться, застал меня врасплох. Я снова принялась за книгу, но читать уже не могла. Матрос, принесший мне чаю, сказал:
— Спать можете на любой койке. Все, кроме вахтенных, сойдут на берег, так что вы одна останетесь. Можете закрыться, тут есть защелка.
В повести «Меж крутых бережков» рассказывается о судьбе современной деревенской молодежи, о выборе ею после окончания школы своего жизненного пути, о любви к родному краю, о творческом труде. Наиболее удачным и запоминающимся получился образ десятиклассницы Фени, простой советской девушки из деревни. Феня предстает перед читателем натурой чистой, целеустремленной и твердой в своих убеждениях. Такие, как Феня, не пойдут против своей совести, не подведут друзей, не склонят головы перед трудностями и сложностями жизни. Василия Золотова читатели знают по книгам «Там, где шумит море», «Земля горячая», «Придет и твоя весна» и др.
Михаил Андреевич Лев (род. в 1915 г.) известный советский еврейский прозаик, участник Великой Отечественной войны. Писатель пережил ужасы немецко-фашистского лагеря, воевал в партизанском отряде, был разведчиком, начальником штаба партизанского полка. Отечественная война — основная тема его творчества. В настоящее издание вошли две повести: «Если бы не друзья мои...» (1961) на военную тему и «Юность Жака Альбро» (1965), рассказывающая о судьбе циркового артиста, которого поиски правды и справедливости приводят в революцию.
Ким Федорович Панферов родился в 1923 году в г. Вольске, Саратовской области. В войну учился в военной школе авиамехаников. В 1948 году окончил Московский государственный институт международных отношений. Учился в Литературном институте имени А. М. Горького, откуда с четвертого курса по направлению ЦК ВЛКСМ уехал в Тувинскую автономную республику, где три года работал в газетах. Затем был сотрудником журнала «Советский моряк», редактором многотиражной газеты «Инженер транспорта», сотрудником газеты «Водный транспорт». Офицер запаса.
Автор публикуемых ниже воспоминаний в течение пяти лет (1924—1928) работал в детской колонии имени М. Горького в качестве помощника А. С. Макаренко — сначала по сельскому хозяйству, а затем по всей производственной части. Тесно был связан автор записок с А. С. Макаренко и в последующие годы. В «Педагогической поэме» Н. Э. Фере изображен под именем агронома Эдуарда Николаевича Шере. В своих воспоминаниях автор приводит подлинные фамилии колонистов и работников колонии имени М. Горького, указывая в скобках имена, под которыми они известны читателям «Педагогической поэмы».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Читателю широко известны романы и повести Евгения Пермяка «Сказка о сером волке», «Последние заморозки», «Горбатый медведь», «Царство Тихой Лутони», «Сольвинские мемории», «Яр-город». Действие нового романа Евгения Пермяка происходит в начале нашего века на Урале. Одним из главных героев этого повествования является молодой, предприимчивый фабрикант-миллионер Платон Акинфин. Одержимый идеями умиротворения классовых противоречий, он увлекает за собой сторонников и сподвижников, поверивших в «гармоническое сотрудничество» фабрикантов и рабочих. Предвосхищая своих далеких, вольных или невольных преемников — теоретиков «народного капитализма», так называемых «конвергенций» и других проповедей об идиллическом «единении» труда и капитала, Акинфин создает крупное, акционерное общество, символически названное им: «РАВНОВЕСИЕ». Ослепленный зыбкими удачами, Акинфин верит, что нм найден магический ключ, открывающий врата в безмятежное царство нерушимого содружества «добросердечных» поработителей и «осчастливленных» ими порабощенных… Об этом и повествуется в романе-сказе, романе-притче, аллегорически озаглавленном: «Очарование темноты».
Виктор Макарович Малыгин родился в 1910 году в деревне Выползово, Каргопольского района, Архангельской области, в семье крестьянина. На родине окончил семилетку, а в гор. Ульяновске — заводскую школу ФЗУ и работал слесарем. Здесь же в 1931 году вступил в члены КПСС. В 1931 году коллектив инструментального цеха завода выдвинул В. Малыгина на работу в заводскую многотиражку. В 1935 году В. Малыгин окончил Московский институт журналистики имени «Правды». После института работал в газетах «Советская молодежь» (г. Калинин), «Красное знамя» (г. Владивосток), «Комсомольская правда», «Рабочая Москва». С 1944 года В. Малыгин работает в «Правде» собственным корреспондентом: на Дальнем Востоке, на Кубани, в Венгрии, в Латвии; с 1954 гола — в Оренбургской области.