Земля 2.0 - [14]

Она очень повзрослела. И похорошела. Синие глаза что-то говорили мне и куда-то звали. Но куда?

Через три года нас разделили: кого в пехоту, кого на штурманский факультет, кого на инженерный.

Меня вызвали к майору. Он посмотрел в мои глаза и улыбнулся.

— Неплохо, Артем. Ты сумел остаться собой. А значит, я не ошибся. Годишься в Поиск.

Про Поиск у нас трепались в курилке. Наверняка врали: никто ничего толком не знал. Дальний космос, древние корабли пришельцев, замаскированные под астероиды. Бред.

Я молчал.

— Неужели тебе не интересно? — удивился майор. — Не хочешь спросить: что за Поиск, почему именно ты?

— Никак нет, господин майор.

Он довольно хмыкнул.

— Правильно. Все узнаешь, когда придет время. Хотя всего не знает никто. Тебя не смущало, что ты единственный в своей кадетской роте без модема?

Я мог сказать, что уже через неделю во Флоте тебе становится плевать на то, какой у соседа акцент и цвет кожи. И есть ли у него нашлепка на виске. Гораздо большее значение имеет надежность плеча того, кто храпит на соседней койке. Но, думаю, майор знал это сам.

— Нам нужны такие, как ты. Мне нужны.

Майор достал из стола древнюю бумажную папку с веревочками-завязками и вложил в нее тощий файл с моим личным делом.

На обложке был значок: черная окружность с точкой по центру на белом фоне. Похожий на схему атома водорода: ядро и орбита одинокого электрона. Такой же, как на плаще моей мамы в день расставания.

Я не сразу переварил это. Поэтому прозевал начало монолога майора.

* * *

…прозевали момент, когда человечество превратилось в копошащийся слой гумуса. Опарыши, гадящие под себя и тут же пожирающие собственное дерьмо. Ученые выродились в механиков по унитазам, поэты — в создателей рекламных слоганов. Страны грызутся между собой за ресурсы, балансируя на грани войны. Космическая программа буксует. Средств не хватает на научные экспедиции — их сжирает потребление.

Но есть Флот. На него денег пока не жалеют. Наши эскадрильи обеспечивают интересы страны в ближнем космосе и на Луне. Флот строит базы на Марсе, охраняя рудники. И Флот отправляет корабли к Меркурию, к Сатурну и дальше — за орбиту Урана. Не все они автоматические. Давно принят закон, ограничивающий применение боевых компьютеров: поэтому всегда есть человек, нажавший кнопку. Люди не желают отдавать роботам привилегию убивать себе подобных. Не хотят делить сомнительное удовольствие самоуничтожения ни с кем; поэтому и полицейские до сих пор — живые люди.

Человек с модемом — это, как ни крути, часть компьютера. Пилот Флота с модемом может многое, а если вдруг ошибется, психанет, просто сойдет с ума — компьютер всегда успеет отстранить такого от управления.

Но Поиску нужны другие пилоты. Настоящие. Видящие, чувствующие больше, чем может машина…

Майор продолжал говорить, но я уже потерял нить. Я понял главное — стану пилотом. Увижу звезды.

А остальное не имеет значения.

* * *

Был момент, когда я отчаялся. Никак не получалось пройти на глайдере контрольную трассу — или вылетал за флажки, или не укладывался в норматив по времени.

Парни хлопали меня по плечу и отводили глаза. Они жалели меня, считая, что Флот издевается над убогим: ну как можно было засунуть на пилотский факультет несчастного, не способного коммуницировать через модем? Они бы еще безногого на велосипед посадили, скоты!

Вереницы данных, которые поступали им напрямую в мозг, мне приходилось вылавливать на дисплее или в блистере шлема. Я тупо не успевал, захлебывался. Это было невозможно, как невозможно залить Тихий океан в пакет из-под кефира.

В ту ночь я написал и положил в тумбочку рапорт о переводе меня куда угодно — в землекопы, в инвалидную команду, на мясные консервы.

Спал я плохо. Где-то недалеко бродил отец в грязной майке, скребя волосатое брюхо, и хохотал:

— Ублюдок! Такой же неполноценный урод, как мать.

Я сидел в железной бочке, пахло ржавчиной и плесенью, а сочащиеся мерзкой влагой стенки выросли до неба и закрыли звезды. Под ногами хрустели обломки фрегата «Отважный».

— Артем, вставай.

Дневальный тряс меня за плечо.

— Тебя вызывают. Давай живее.

Я брел по проходу, тер лицо, стряхивая остатки гнусного сна. Казарма храпела, стонала, чмокала губами — как большое животное, уставшее и несчастное.

В дежурке нетерпеливо мигал зеленый глазок вызова. Взял наушник: в нем бродили какие-то вздохи и всхлипы, будто в эфире ворочался сонный кит.

— Курсант Воронов, слушаю вас.

Издалека, искаженный и прерывающийся, возник девичий голос — незнакомый и родной одновременно.

— Артео-ом… меня? Слыши…

— Алло! — Я прижал наушник, сердце вдруг заколотилось: — Алло, кто это?

— Ты чего, не узнал? Это я, Ася.

Она что-то говорила про поломанную младшими балбесами сирень — ну, помнишь, белый куст, у столовой? О ремонте в учебном корпусе. О том, что ее оставили в интернате, пока что нянечкой, но вот осенью закончит курсы, получит сертификат, и тогда…

— Погоди!

Я ударил себя по щеке и поморщился — нет, не сон.

— Погоди. Как ты дозвонилась? Это же служебная линия, засекреченный коммутатор. Как ты вообще узнала, куда звонить?

Она рассмеялась.

— Просто захотела услышать твой голос, остальное неважно. Мне кажется, тебе это было нужно сегодня. Знаешь, мне надо бежать, там новенькая девочка, трудная. У нее синдром Везира, плачет все время, боится темноты. Ты не обидишься?