Зеленый рыцарь - [28]

— В крайнем случае, могут трезвонить полчаса, — проворчала она.

— Возможно, это твой друг.

— Нет. Друзья имеют совесть.

— Не дразнись. Меня сейчас обижает все, за исключением полнейшей доброжелательности.

— Я не могу гарантировать ее в такое время.

— Прости. Мне не следовало намекать, что я хочу навестить тебя. Очень любезно с твоей стороны, что ты пригласила…

— Ладно, ладно. Так ты хочешь поговорить о твоей матери?

— Ты побуждаешь людей рассказывать о проблемах с их родными и близкими.

— Только если у них есть такое желание. Высказывания людей о своих родных и близких во многом показывают, каковы они сами.

— Я боюсь, что она начнет принимать наркотики. Она говорит о «растворении в тумане забвения», заявляет, что доведена до отчаяния и подумывает о самоубийстве. Или это притворство?

— Точно, притворство. Следующий вопрос.

— Пожалуйста…

— У нее потрясающая энергия и потрясающее желание жить. Не думаю, что она склонна к самоубийству. Свойственное ей отчаяние, то есть страсти, просто подогревает в ней интерес к жизни.

— А-а, ну ладно… значит, ты навещала мою бабушку.

— Уж не ревнуешь ли ты, мальчик?

— Да. Это очередная душевная травма. Тесса, не будь со мной такой равнодушной и колючей. Мне не хочется говорить о матери, мне хочется говорить о себе. Мною овладевает настоящая тоска. Приходится изображать радость и весело шутить, а на самом деле хочется разреветься.

— Тогда пореви, не смущайся, здесь все так делают.

— Тебе, должно быть, осточертели плаксы и нытики.

— А что, клифтонские девицы все еще хнычут? Ты говорил, что они любят всплакнуть.

— Да. Не сердись на них.

— Я и не сержусь, мне просто интересно. Я уважаю Сефтон. Но все они там свихнулись на моральных ценностях и благопристойных манерах. Кстати, я им завидую. Возможно, они еще вступят на тропу порока. А та собака еще у них?

— Ну вот, теперь тебя заинтересовала собака. Конечно у них.

— Беллами не следовало отказываться от своего питомца. Собаки чертовски преданные существа. Этот пес сбежит от них и погибнет. Вот тогда там будут настоящие слезы.

— Боюсь, ты права.

— Беллами совершенно заблуждается на свой счет. Он глупец.

— Возможно, святой глупец.

— Нелепое словосочетание. Святость требует интеллекта. Лучше всего это понимают лицемеры.

— Не злись на меня.

— Харви, я не злюсь. Я попросту вымоталась. Извини, я пригласила тебя прийти, но ничем не могу тебе помочь.

— Мне помогает уже одно твое присутствие, я чувствую, что ты достигла настоящего понимания.

— Откуда ты набрался таких вычурных выражений?

— Ты считаешь, что моя мать страдает, что ей требуется повышенное внимание?

— Ты предпочитаешь видеть ее в таком свете. Тебе хочется думать, что кто-то заботится о ней. Я люблю ее, успокаиваю, она на редкость колоритная личность, она же ведьма, эльф с волшебным шиллингом в кошелечке, совершенно бесшабашная особа. Своеобразный тонизирующий напиток.

— Я никогда не понимал, как эта особа может быть бесшабашной.

— Это доступно только юным красоткам.

— Ох, Тесса, мне так плохо, я начисто потерял ощущение реальности, чертовски неприятное чувство, меня словно выпотрошили и внутри осталась полная пустота. Я действую как марионетка, во мне все умерло, мне хочется, чтобы ты взялась за мое лечение.

— Это невозможно, милый мальчик.

— Почему невозможно? Ты даже не представляешь, как я несчастен.

— Представляю. Но твой вид несчастья самоисцеляющийся. Целительное средство находится в тебе самом, в твоей собственной душе, оно называется бесстрашием. Твоя мать тоже обладает им. Призови его на помощь, дай ему вырваться на свободу. Кроме того, ты молод, у тебя есть чем жить и за что бороться. Читай, учись, думай.

— Не могу. Я сирота. Впервые я вдруг осознал это. Моя мать, вот кто самый настоящий ребенок. Я не могу сблизиться с Луизой, это табу, в любом случае, она не нуждается во мне…

— Так, пожалуйста, Харви, притормози, не стоит выбирать меня на роль матери. Скажи-ка мне кое-что. Есть известия от Лукаса?

— Насколько я знаю, нет.

— Именно он тебе нужен.

— С чего ты так решила?

— Он способен привести тебя в порядок. Он заставит тебя прыгать. Он инспектор манежа.

— Не знал, что он тебе нравится.

— Вовсе нет. Но он-то как раз живет в самом что ни на есть реальном мире.

— Давай пойдем куда-нибудь, выпьем.

— Нет. Меня еще ждут в других местах. Как говорят в Испании, Дева Мария не всегда следовала по пятам за бородатым святым Иосифом.

Покинув свою «утешительницу», Харви вернулся в квартиру Эмиля и устроился на софе в гостиной. Многочисленные лампы под абажурами отбрасывали мягкие тени, за окнами слышался приглушенный шум уличного движения на Бромптон-роуд. Эмиль коллекционировал картины. В его собрании были работы таких художников, как Боннар, Виллар и Макс Эрнст, Кайботт и Нольде, а также рисунки Пикассо и Отто Дикса и даже несколько ранних работ Хокни.

Трепетно относясь к таким ценностям, Харви никогда не забывал перед уходом включать охранную сигнализацию и таскал с собой целую связку звенящих ключей. Персиково-розовые стены были увешаны картинами, однако имена некоторых художников Харви так и не выяснил у Эмиля, хотя частенько бывал у него. Эмиль любезно согласился предоставить ему свою квартиру, хотя Клайва, как догадывался Харви, не слишком порадовала такая щедрость. Сегодня днем Харви сделал попытку позаниматься. Всем знакомым он говорил, что тем для занятий у него более чем достаточно, к примеру, углубленное изучение Данте. Но его «занятия», похоже, состояли из чтения любимых отрывков и обнаружения того, что их очарование слегка поблекло. Вернувшись от Тессы, он поджарил яичницу на изысканной кухне Эмиля, после чего аккуратно прибрал за собой. Луиза обеспечила Харви продуктами, также создав в квартире изрядные запасы сладостей, но они уже истощились. Вскоре ему самому придется ходить по магазинам: первый признак того, что о нем постепенно начинают забывать. Приглашение Луизы прозвучало неопределенно: «Заезжай к нам в любое время, заглядывай к ужину». Для Харви оно послужило вторым удручающим признаком, и ему все больше не хватало смелости навестить их, хотя очень хотелось увидеться с Луизой, поболтать с Алеф. Он боялся, вернее, стыдился того, что стал неполноценным. Жалость была ему совершенно невыносима, сочувствие могло довести до малодушных слез. Длинноногого и спортивного красавца Харви с недавних пор просто не существовало. Ему теперь даже вымыться толком не удавалось. Он потерпел поражение, смертельный удар, навсегда погибли чувства юношеской гордости, независимости и уверенности в себе. В будущем ему придется довольствоваться лишь попытками скрыть размеры своей ущербности, причем наверняка тщетными. Переключая телевизионные программы, Харви посмотрел какую-то военную передачу, футбольный матч и историю о людях, ведущих достойную жизнь в креслах-каталках. Размышляя о своем отце, он подумал, посещали ли его когда-нибудь воспоминания об оставленном сыне. Сломанная нога постоянно ныла, вызывая тревожные чувства. Врачи сказали, надо будет еще раз снимать гипс. Что, интересно, они там увидят? Может, резкое ухудшение или гниение, требующее немедленной ампутации?