Зеленый рыцарь - [19]

Алеф махнула рукой, выражая или свое согласие, или, возможно, полное безразличие.

— Ты выглядишь усталой, Алеф… у тебя-то все в порядке?

— Более-менее.

— Написала новые стихи?

— Нет.

— Che cosa allora? [19]

— Non so [20].

— Perché? [21]

— Я просто пребываю в ожидании. Ладно, тебе, наверное, пора идти.

Большинство их разговоров состояло из подобного обмена лаконичными высказываниями, обычно означающими, что общение зашло в тупик, они же при этом оба чувствовали себя поразительно спокойно, даже недостаток уединения, в общем-то, устраивал их. «Похоже, нам вечно суждено носить маски», — заметила однажды Алеф. Но наступали моменты, когда подавленных чувств становилось слишком много, не хватало свежих эмоций, и тогда им приходилось открываться. Они чувствовали, что превосходно понимают друг друга. Но в последнее время они испытывали напряжение из-за того, что откровенность между ними по-прежнему не была абсолютной. «Да, мы все играем, мы — актеры», — говорила Алеф. Однако они оба признавали, что нет в мире ничего более естественного, чем их манера общения. В этот вечер получилось, будто ее усталое равнодушие и его малодушное уныние совпали, слившись воедино, как две встречные волны. Сине-зеленый шелковый шарф, висевший на спинке кресла, спускался на плечо Алеф, подобно наградной ленте. Слегка развернувшись, она накинула его на грудь. Харви подался вперед и взял ее нервную руку.

Доносившиеся сверху голоса свидетельствовали, что чердачное общение Мой и Клемента закончилось и теперь они оживленно болтают на лестнице.

Харви и Алеф поднялись. Он вооружился костылями.

— Она любит Клемента, — сказал Харви.

Алеф открыла дверь в коридор.

— Да, она любит его. А знаешь, судя по всему, Мой скоро станет потрясающей женщиной.

— Доброй ночи, Алеф, — крикнул Клемент, спускаясь по лестнице на помощь Харви.

— Доброй ночи, волшебник, — отозвалась она.

Из-за закрытой двери мансарды донесся лай Анакса. Харви настоял на том, что он самостоятельно спустится в прихожую, аккуратно держа на весу сломанную ногу.

Сын мой возлюбленный!

Благодарю тебя за твое содержательное письмо и прошу извинить меня за этот поспешный ответ. Надеюсь, что я не ввел тебя в заблуждение и мы оба правильно поняли друг друга. О «Простом крове в лесной глуши, типа садового сарая, обогреваемом в суровые морозы лишь примусом», к сожалению, не может быть и речи. (Твое упоминание о вероятном «заточении» в четырех стенах относится, как я полагаю, к области метафор.) Я посоветовал бы тебе серьезно подумать о причинах твоего решения пройти у нас испытание в качестве послушника. Ты пишешь о «призвании», но и в миру есть множество призваний, а также благоприятных возможностей для претворения их в жизнь, по крайней мере до некоторой степени, учитывая выраженное тобой стремление «исключительно к благодеяниям». Ты говоришь о «готовности к отречению», но отказ от некоторых мирских удовольствий совершенно не передает сути аскетизма монастырской жизни. Более того, гордость, которую ты так очевидно испытываешь в связи с самопожертвованиями, возможно, практически обесценивает их. От тебя потребуется нечто более всеобъемлющее, но, как мне представляется, ты еще не способен вообразить это. Необходимо осознание глубинных мирских заблуждений, а за долгие годы жизни они основательно проникли в твою личность. Следует отбросить твое пылкое желание духовного откровения или «высшего знака», оно является настоящей помехой на пути поиска истинного призвания. Мне приятно слышать, что ты стал более трезво оценивать свои «видения». Как я уже говорил прежде, святое учение слишком легко низвергается до магии. Навыки процесса «визуализации», в сущности, не являются важными. К сожалению, ты во многом хранишь былую и, если можно так сказать, далеко не зрелую привязанность к восточным культам! Помня о твоей обстоятельной и полной исповеди, на мой взгляд, тебе следует воздерживаться от волнующих размышлений о прежних грехах. Чрезмерное взращивание чувства вины может привести к невротической, равно как и к эротической слабости. Не следует представлять собственное приобщение к «привлекательному духовному состоянию»! Необходимо приобщиться к невозмутимому, даже равнодушному целомудрию. Я надеюсь, что ты поймешь мои слова. К сожалению, я не располагаю достаточным временем для ответа на список присланных тобой теологических вопросов. Позволь мне напомнить, что тебе следует глубоко и обстоятельно обдумать планы на будущее. Мне жаль, что ты так опрометчиво отказался от службы и от квартиры, и я советую тебе повременить (учитывая, что ты высказал лишь намерение) с отказом от твоей собаки! Я боюсь, что тебе грозит опасность излишне романтического восприятия духовного призвания. Ты говоришь, что стремишься обрести покой и радость высшего служения, но покой тот совершенно не сравним с мирским покоем, а радости его совершенно не сравнимы с мирскими радостями. Такие состояния обретаются только в процессе глубоких мучений, не имеющих ничего общего с самоуспокоенностью. Пожалуйста, прости мне это краткое и, к сожалению, малоприятное письмо! Ты понимаешь, что слова мои порождены любовью и в них нет ни тени недоброжелательства.