Зелёные Созвездия - [24]

Я открываю рот.

— Что значит, живую пищу? Кролик был мёртв.

Но он состоит из клеток, созданных Природой. Природа не может позволить своим детям есть самих себя.

— Бред! — воплю я. — сделайте меня таким, каким я был!!!

Это не тебе решать и не мне. Ты должен привыкнуть.

— Всё состоит из клеток, — отвечаю я тише. — Даже ты. Выходит, если я буду тебя есть, то тоже буду испытывать боль?

Ага, — говорит дерево.

— Мамадорогая, — я запускаю руки в волосы и хожу по кругу. — Да мы же люди едим либо растения, либо животных! Что я теперь должен есть? Пластмассу!

Когда я произношу последнее слово, Каштан вздрагивает. Да, я чувствую странную вибрацию от каждой его клетки. Будто бы по стволу проносится страх.

Ешь плоды, — говорит дерево, и потом я слышу голос мамы:

— Никита, ты на крыше?!

Я молчу, надув губы и замерший, будто застуканный на месте преступления. Ветер рвёт растрёпанные волосы, моя вселенная рушится.

— Никита, что с тобой?

— Всё в порядке! — кричу я, но, наверное, слишком дурным голосом, потому что мама охает, а я уже бегу к своему балкону. Через минуту оказываюсь в комнате, стремглав бросаюсь к двери и запираю её на крючок, который недавно выпросил поставить, дабы мне никто не мешал.

Падаю на кровать и обнимаю подушку. Всё гибнет. Всё плохо. Я ни о чём не думаю, только боль съеденного кролика разрывает тело. И вот он, предсказуемый стук в дверь.

— Никита, — осторожный голос мамы пробивается сквозь щели в комнату. — У тебя всё хорошо?

Я молчу, уставившись в одну точку. Мозг не реагирует.

— Господи, Никита, открой, пожалуйста. — Голос у мамы очень грустный, и я отзываюсь:

— Всё хорошо.

— Почему ты кричал на крыше?

Я медленно встаю и направляюсь к двери. Сжимаю пальцами крючок и замираю. Хочу видеть маму, но и боюсь кучи вопросов, на которые не в состоянии ответить, поэтому лишь опускаюсь на пол, — полы распахнутой рубашки послушно скользят по шортам, — и упираюсь затылком в дверь.

— С желудком плохо, — тихо отвечаю я, водя пальцем по гладкой поверхности дерева. Ведь оно когда-то было живым и росло в здешнем лесу.

— От кролика, может, — предполагает встревоженный голос мамы. — Давай я дам тебе таблеточку.

— Нет. Всё прошло. Я просто побуду один. Если станет хуже, я спущусь, — коротко скандирую.

Некоторое время за дверью воцаряется тишина, слышу только ровное дыхание мамы, а потом лёгкие шаги направляются в сторону лестницы.

— Если что, я внизу, — заявляет напоследок добрый голос.

Я ещё некоторое время сижу у двери, смакуя грусть, ненависть, изумление. Боже, да весь спектр человеческих чувств, от которых мне плохо. Очень плохо. Потом поднимаюсь на дрожащие ноги, осторожно откидываю крючок и возвращаюсь на кровать.

Некоторое время я смотрю в потолок, унимая боль, а потом засыпаю.

Как ни странно, мне снится медведь. Тот самый, что сопровождал меня всю дорогу в лесу, когда я заблудился семь лет назад. Во сне он вовсе не кажется зверем. Теперь он промежуточная форма Природы. Глупенький, но покорный своей создательнице. Кого он видит в пятилетнем человеческом детёныше? Бога? Саму Природу? Ну не еду — это точно. Кто поставил перед ним цель оберегать меня и довести до человеческого селения? Та самая гадина Природа? Ему плевать, что двуногая чужая форма расстреляет его, вычеркнет как ненужный элемент. Он спасает меня от волчьих ягод, следит, как бы я не свалился в крутую яму и не сломал себе ногу. Я уже тогда полюбил его, своего бурого ангела-хранителя, и мысли, будто животное потом хотело меня съесть, внушили мне позже. И я поверил. В пятилетнем возрасте я был мудрее и думал правильно.

И потом — БУХ — я снова вижу во сне, как он ревёт и заваливается на бок. Шкура на ране окрашивается кровью. Как стены яхты, о которую разбивались ребята из экскурсии.

Кровь. Кровь. Всюду кровь.

Я просыпаюсь, сваливаюсь с кровати, а потом бегу в туалет. Я в одних трусах, значит с наступлением темноты, мама прошла в комнату и раздела меня. Включив свет, я обхватываю унитаз, и меня выворачивает. Куски кролика, жидкое картофельное пюре летит в тартарары.

Когда спазмы стихают, я, всхлипывая, тяжело дыша, с облегчением опускаюсь перед унитазом. Моё лицо мокрое, наверное, во сне я плакал. Хотя, чего там во сне. Я и сейчас начинаю плакать.

Верните мою прошлую жизнь!

Через пять минут, выплакав все чувства, я нажимаю на ручку сливного бачка и выхожу в тёмную комнату. Серебристый свет из окна расстелился по коврику, как масло по хлебу. Я останавливаюсь посреди размытого пятна и прислушиваюсь к ощущениям.

Боль ушла, и меня мучает сильный голод. Обычно после несварения желудка, которое меня посещало пару раз за мою короткую жизнь, долго не хочется есть, но только не сейчас. Кажется, желудок не всосал ни одной клетки кроличьего мяса, а значит, организм не получал еды уже больше половины дня.

Я спускаюсь в кухню — босые ноги неслышно шепчут по деревянному полу — и открываю холодильник. На секунду замираю, не зная, что взять. Колбаса, ломтики недоеденного кроличьего мяса — спасибо, не надо. Но тогда что? Капуста, бананы, всё состоит из клеток. Стоп, а как же кондитерские изделия? Пирожки, например. Мука — результат перемола пшеницы. А шоколад??? Там сахар. Сахар делается, если память мне не изменяет, из сахарной свеклы. Тоже клетки. И вдруг…