Зеленые берега - [41]

Я уже открываю рот, чтобы рассказать романтическую и почти детективную историю о бесценной булавке, но почему-то все же ее не рассказываю, воздерживаюсь.

— Она не дура, — шепчу я. — Она понимает, что я бедный стихотворец, что я не люблю и не умею добывать деньги, что богатый поэт — это нонсенс и неприличие.

— Что вы шепчетесь? — обиженно спрашивает Ниночка. — Шептаться при даме нехорошо!

— Простите, дорогая Ниночка, тут одно очень щекотливое дельце, — отвечает А.

— Да, да, простите нас, пожалуйста! — подхватываю я. — Тут и впрямь обстоятельства несколько необычные, несколько даже зловещие.

— Не пугайте меня, — говорит Ниночка, — я очень пуглива.

Письмо из Москвы. На конверте марка с двуглавым орлом. У орла довольно хищный, неприятный вид. Косой, торопливый, знакомый уже почерк. Старая орфография — еры и яти.

"С.-Петербург, Васильевский остров,

… линия, дом 1…, квартира…,

господину…"

Разрываю конверт.

"Здравствуй, милый!

Соскучилась по тебе безумно! А прошло-то всего две недели, как мы расстались!

Москва хороша. Здесь все такое русское, беспорядочное, бестолковое и веселое. Днем езжу по улицам и хожу по церквам. Вечером пою. Сегодня была в Кремле, смотрела на Царь-пушку и Царь-колокол. Зашла в Успенский собор, помолилась, попросила Царицу небесную простить мне мои прегрешения.

Состоялось уже три концерта. Как всегда, успех. В Москве кричат еще громче, чем в Питере. А ногами так колотят об пол, что просто страшно. Все жду: вот-вот пол провалится и будут из-за меня человеческие жертвы.

Делаешь ли то, что я тебе велела? Напоминаю:

1) меня надо вспоминать каждое утро, едва проснешься;

2) на молодых привлекательных женщин смотреть запрещается;

3) весь день следует сидеть за письменным столом и писать обо мне прекрасные стихи.

На последнем концерте произошел курьезный случай. Какой-то купец прорвался в антракте в мою комнату и стал требовать, чтобы я продала ему туфлю со своей ноги за тысячу рублей. Сбежался народ, стали его выталкивать. А он всех расшвырял (сильный оказался мужчина), выхватил из кармана револьвер (тут я чуть в обморок не свалилась) и заорал: "Если не продадите — застрелюсь! И грех падет на вашу душу!" Я, натурально, перепугалась до смерти и отдала ему туфлю безвозмездно. Хорошо, что у меня с собою была еще одна пара. А наутро в гостинице подают мне пакет, и в нем — тысяча. Ну, думаю, раз мне выпало такое счастье… Поехала на Кузнецкий и купила туалетный прибор из хрусталя с серебром самого модного стиля. Но теперь меня совесть гложет — следовало бы эти дурные деньги нищим раздать.

О господи, до чего же я по тебе соскучилась! Даже удивительно!

Твоя К.

Не забудь про 14 июня!"

Сижу в аэропорту. Мой ночной рейс откладывается. Симферополь не принимает самолеты, там густой туман.

Давно замечено, что часы длительного ожидания, часы вынужденного томительного безделья благотворны для души и интеллекта. Организм ожидающего стремится компенсировать свою неподвижность мозговой работой и внутренней эмоциональной активностью. В такие часы посешают нас порою блистательные мысли или приходит к нам раскаянье в совершенном неправедном поступке. И как бы сами собою решаются головоломные задачи, казавшиеся абсолютно неразрешимыми, и возникают намерения, представлявшиеся совершенно невозможными, и исчезают сомнения, от которых было не отвязаться. С глаз спадает некая пелена, а сердце освобождается от привычной, будничной, сковывающей его скорлупы.

Просидев часов пять в аэропорту и вдоволь наглядевшись на торчащие за окнами хвосты неподвижных самолетов, блудные мужья хватают чемоданы и бросаются к своим зареванным женам и ничего не соображающим по малости лет ребятишкам; чрезмерно щепетильные, обидчивые невесты, опомнившись, убегают к своим вполне достойным, но не слишком тактичным женихам; почившие на мягких, но явно незаслуженных лаврах живописцы устремляются вдруг в покинутые ими комфортабельные мастерские и начинают торопливо выдавливать из тюбиков краски на тщательно вымытые скипидаром палитры, а еще не закоренелые, сохранившие человеческий облик правонарушители, выплюнув недокуренную сигарету, идут сдаваться в уголовный розыск. В эти часы люди сильные, становясь еще сильнее, решаются на отчаянные поступки, а людям слабым открывается вся безнадежность их противоборства с неумолимым роком. Одним словом, иногда весьма полезно проторчать на аэродроме ночь или день, или даже целые сутки, помня, однако, что это и небезопасно.

Сдав свой чемодан в камеру хранения и подремав полчасика в удобном кресле, я отправляюсь гулять по залам ожидания, разглядывая сидящих на диванах людей, сувениры в витринах киосков и многочисленные светящиеся табло со всевозможными объявлениями, разъяснениями и предписаниями.

…Что же получается? Я влюбился в призрак, в тень, в женщину, которой давно уже нет и которая всеми забыта. С какой стати? Разве мало вокруг безусловно живых и достойных внимания представительниц нежной половины человечества? Странный казус! Непостижимый курьез!

Но какова тень! Она живее всех живых женщин, которых я знал!

Или все это только мнимость, иллюзия, мираж? Или мне только мерещится, что я влюбился?