Зеленя - [2]

Нигде по станице не было огней, как это было обычно в весенние ночи, и всюду во тьме жутко таилась густая тишина. Еще недавно около ветряков ежевечерне пели девчата, и тогда казалось, что звезды слушали их и смеялись.

Теперь здесь по дороге солдаты отбивали шаг и сдержанно перекидывались словами:

- Вот окаянные куркули! Как вымерли... Поди, оттачивают кинжалы...

- То-то и оно; оттачивают и офицерью подначивают. А генеральство чешет - не успевает салом пятки намазывать.

- А ты думал как? С народом никакая сила не справится. Генералы да эксплуататоры были - и нет их. А народ живет и множится. Он - как земная растения: сколь ни топчи, ни ломай ее - она растет еще гуще. Народ - сила вечная, неистребимая. И чего только они, эти беляки, лютуют? Ведь черти не нашего бога! Все равно им - конец... никакие антанты не помогут!

Шли по улице и зорко глядели по сторонам: хаты во дворах, в садах и акациях, дышали, как притаившиеся звери. Каждый ожидал, что в этой непроглядной тьме вдруг вспыхнет выстрел и пуля пронижет одного или нескольких человек.

Шептухов, пробегая перед взводом, бормотал шуточки, ободряя бойцов:

- Ну, други, подтяните подпруги! Крепче винтовки, ребята! Придем в окопы - не будьте остолопы: будьте зорки в своей норке. Ползет саранча истребляй саранчу огнем и свинцом, чтобы саранча дала стрекача... Не впервой и врага отражать и в атаки ходить. Хоть и мы умели драпу задавать, да в нашем деле сейчас мы можем стоять только до последнего патрона, до последней гранаты. Стоять будем до смерти, как черти, а драться за жизнь, за свободу, за Ленина! Не забывай: бей без промашки - в сердце, в лоб, чтобы мордой в гроб.

Но никто не смеялся от его шуток.

Учитель шел спокойно, хотя и задумчиво сутулился.

- Ты не боишься, Тит?

- Нет. А чего бояться-то, Алексей Иваныч? Нас, гляди, как много. Своя братва. За свое, за нашу власть и драться охота.

- Да, ты хорошо сказал: за свое и драться охота. Лучше смерть, чем жить в рабстве и потерять свое.

- А зачем умирать, Алексей Иваныч? Давайте об этом не думать.

"Зачем пошел? - с изумлением думал Титка. - Мутит его... Не выдержит..."

Учитель взял под руку Титку и заговорил в раздумье:

- Мне сорок лет, Тит, и в вашей станице я работал со дня твоего рождения. Брата твоего, Никифора, я знал еще юнцом. Вы были бесправны и, как иногородние, могли жить только по найму. Батраки не имели ни голоса, ни опоры, ни защиты. А чем я отличался от вас? Ничем. Я тоже был батрак интеллигентный батрак, и мое положение было вдвойне мучительно: душу мою насиловали, жизнь распинали. Но я учил вас с детских лет любить и стоять за правду, воспитывал вас как борцов за свободу, за великое будущее. И мне радостно, что я вот иду вместе с тобой, моим учеником, со всеми вами как простой солдат на бой с черными силами за власть трудового народа. Я неотделим от вас, потому что я - сам сын народа. И мне было горько, что ты, мой ученик, отнесся ко мне в эти роковые минуты, как к постороннему, хотел прогнать меня домой.

Титка смутился и почувствовал себя виноватым перед ним. Он любил Алексея Иваныча, и ему просто хотелось вывести его из-под пуль. Ведь он и ружья не может держать по-настоящему...

- Я, Алексей Иваныч, всегда считал вас своим. И ваших наставлений не забывал. С кем же вам идти-то, как не с народом? Я это для того, чтобы охранить вас.

- Отделить от борьбы? - строго оборвал его учитель. - Неверно думаешь, Тит. Надо каждого, кто живет народной правдой, - каждого звать к борьбе... потому что это последний и решительный бой. Но... я понимаю тебя, Тит. Спасибо за доброе чувство, за любовь. А драться будем вместе бок о бок, плечом к плечу. Это замечательно: учитель и ученик - в одной линии фронта, на линии огня.

Пока дошли до ветряка на конце станицы, встретили два разъезда. Около ветряка остановились и послали разведчиков до следующего поста для связи.

Совсем незаметно подошла к Титке молоденькая девушка. Это была Дуня, его ровесница. Вместе они учились, вместе и кончили школу. Он был уже рослый парень, хотя ему пошел только что шестнадцатый год, а она казалась еще подростком. Может быть, это оттого, что она была худенькая и слабенькая девчонка: после школы она нанялась батрачкой к богатому куркулю, и ее заездили тяжелой работой.

Она тихо засмеялась и схватила его за руку.

- Это - я, Дуня. Я искала тебя. Хоть не вижу, а узнала...

- Ты зачем тут? Кто тебе позволил? Ты знаешь, чем это пахнет?

- Ну, вот тебе! Я же сестрой иду! Вот и перевязки. Видишь?

Она подняла узелок к его лицу и опять засмеялась.

- Я же - сестра. Нас еще пять девчат. Вот видишь, в школе учились вместе, а теперь вместе на позиции идем. Как хорошо!

Она заметила учителя и радостно рванулась к нему.

- Здравствуйте, Алексей Иваныч! Вот и я - с вами.

- А-а, Дуня, - растроганно отозвался он. - Как славно, что опять мы вместе. Не забыла еще меня?

- Я вас, Алексей Иваныч, всегда в сердце ношу. Тяжело бывает горько, обидно... А вздумаешь о вас - и на душе легко станет. Вы вот нынче под пулями будете: и убитые будут и раненые. Я не о вас говорю - нет. Ну, а я перевязывать буду... С вами я и останусь!