Зеленое море, красная рыба, черная икра - [11]

– Странно только – я никому не называл конечного пункта…

– А у нас так. Вы еще только подумали, а на Берегу уже известно. С другой стороны: где еще искать Мазута, если не у прокаженного Керима?

Пенсионного вида старослужащий в форменных милицейских брюках, промасленной телогрейке и шапке-ушанке сбросил швартовы, начальник рыбинспекции ловко втянул их, закрепил на носу и корме. Цаххан Алиев был, в сущности, еще молодой крепкий мужик, которому не всегда удавалось сдержать свои первые и наиболее сильные эмоции.

Я поднялся на мостик к Русакову.

– Товарищ капитан дальнего плавания…

Он не дал мне договорить, поправил смешные, как у моржа, совершенно белые усы.

– Я не дальнего плавания, я малого плавания капитан. Но любой подтвердит – кто на Хазарском море не плавал, тот не моряк. У нас четыре сопли на погон зазря не получишь. – Он показал на свои узкие погончики, пересеченные сломанными золотыми полосками нашивок.

– Просто для меня всякое плаванье дальнее, если выходим из порта, Миша, – сказал я.

Мы двинулись по изумрудно-зеленой воде. Ветер стих. Повсюду виднелись колонии водорослей, вырванных ночным штормом. Донная трава – любимый корм глупой здешней птицы качкалдак – была разбросана по всему заливу.

С мостика мне были хорошо видны вытащенные на причал плавсредства рыбнадзора. С того времени, когда я с Леной и ее сокурсниками собирал материал о поведении браконьера и инспектора в конфликтной ситуации, обеспеченность его, в сущности, не изменилась. Та же «ракетка» на подводных крыльях – «Волна», быстрая, однако маломаневренная, с относительно небольшим углом атаки. Преследовать браконьеров на ней можно было только по прямой – на малой воде «ракетка» была и вовсе бесполезной. Водомётный катер «Тритон»… Наконец, основное плавсредство рыбинспектора – не очень надежная мотолодка «Крым» с подвесным мотором «Вихрь-30».

Покойный Пухов, должно быть, чаще всего выходил на дежурство именно на ней – в одиночку или с другим рыбинспектором. Может, с покойным Саттаром Аббасовым, подумал я. Теперь оба покоятся на одном кладбище…

Далеко в море показался белоснежный паром, шедший в Красноводск. Мы быстро сближались. Высокий, с обрезанной напрочь кормой, с круглыми дырочками иллюминаторов по бокам, паром был похож на старый гигантский утюг, заправленный древесным углем.

– «Советская Нахичевань», – объявил Миша Русаков. Знал ли он об этом раньше и разглядел в бинокль, который время от времени подносил к глазам? – Югославской постройки…

Он мог и не объяснять. Я приехал этим паромом и все утро просидел со старшим помощником капитана, слушая историю судна.

Старпом говорил о тоннах топлива, которые сжирает «Нахичевань» за один рейс, об ее убыточности, я слушал вполуха, думая о том, что оставляю на том и что ждет меня на этом берегу.

Служебные дела и отношения с начальством напрягли и без того непрочную ткань моей семейной жизни, а ставшее привычным «качание прав» и выяснение отношений с женой после полуночи и до утра взвинтили мою нервную систему и посеяли во мне ложную идею, будто все беды происходят только от лжи, и людям необходимо говорить всю правду, какой бы она ни была горькой. И – вовсе не от пришедшей ко мне мудрой смелости, а только от плохих нервов – я сказал начальству в глаза, что о нем думаю. Это была совсем маленькая правда. Горькая, как порошок хины.

Начальство искренне-тяжело переживало изреченную мною печальную правду. Осознавало в многомудрой голове, раскаивалось в ранимой легко душе и перестроилось в служебном приказе. В приказе о выдаче мне синекуры – на противоположном берегу Хазарского моря.

Все сразу стало на свои места. Страсти улеглись. Отношения с начальством тут же улучшились, потому что я со своей крошечной злопыхательской правдой сразу уматывал за триста верст, с глаз долой – на зеленый морской горизонт, да и вообще выходил из подчинения – водная прокуратура не подведомственна территориальной.

И жена облегченно-горестно вздохнула – будем теперь женаты, как шахматисты – по переписке.

Мы всегда говорили как бы шутя. Пока не выработалось у меня четкое ощущение, что шутка – это только необходимая прелюдия к ссоре, эмоциональный фон приближающегося скандала. В такие минуты нам иногда удавалось достичь высокой ступени иронии и сарказма…

Я не стал отшучиваться: пускай, мол, лучше как шахматисты, чем как боксеры… А лишь высказал неопределенную надежду: наверное, меня с жильем там как-нибудь устроят?

А она переплавила вязкую надежду в твердокаменную уверенность:

– А как же может быть иначе! Но ты бери только служебную жилплощадь! Не бросать же нашу квартиру здесь…

Мы столько ждали нашу квартиру! В центре! В доме с улучшенной планировкой, встроенными шкафами и приличной прихожей! На всем восточном побережье нет такого дома!

И потом… «Прокурором ведь не назначают на всю жизнь, весь конституционный срок – пять лет. Подумаешь: пять лет! Тьфу!..» Мы оба охотно делали вид, что ничего не произошло в нашей семейной жизни…

– Скоро появится и Осушной… – Хаджинур вернул меня к действительности. – А вон и браконьер! Видите? – Он показал на черную точку впереди. За ней распадалась надвое волна. – Ходил калады проверять… Но нам подходить к нему бесполезно…