Зеленая стрела удачи - [61]
Братья остановились на ступеньках, сверху прикидывая, куда можно сесть. Тут их и заметил хозяин, определил, что люди самостоятельные, мигнул подвернувшемуся половому. Тот мигом согнал пьяненького дедушку, грустившего у окна, сорвал с руки полотенце, обмахнул стол. «Пожалте, любезные. Что прикажете?»
Приказали водки. Штоф. И пива. Три графина, на закуску рубца и свиного студня с хреном.
— Горошку моченого не забудь, — капризничал Михаил Егорович, — и энтих, как их... Сушечек с сольцой, о!
— Будет исполнено.
— Давай, двигай!
Не успели осмотреться, как половой появился с нагруженным подносом, расставил все на столе и пожелал кушать с аппетитом.
— Может, пригубишь с нами? — предложил Петр Егорович.
— Не имеем права-с, — отвечал половой, пятясь. — В добрый час!
Наполнили по первой стопке. Васятке налили пива.
— Не учись, гренадер, на старших глядя!
— Ну, начали с богом!
— Рассыпчатая, мамочка...
Рядом в зале играли в биллиард, резали со всего плеча от двух бортов в лузу, и гул стоял и грохот, как в машинном отделении на крейсере первого ранга, когда давление пара двести пятьдесят фунтов, никак не меньше, и гудят поддувала, и дрожат мелкой дрожью пароприемные коллекторы, а наверху, над броневой палубой, вроде бы уже началась пристрелка и показали калибр.
— А у нас, братья, сегодня в мастерской человека в самый раз арестовали, — сказал Михаил Егорович. — Мастер говорил, пропагатор. Я не знаю, мое дело сторона, а чудно!
— Не ори. Такие дела. Тихо давай: политическая креда.
— Да я и даю тихо, — оглядываясь, продолжал Михаил Егорович. — Сказывают, против царя, вот и креда.
— Вот те фунт!
— Шуму... Ну, маляры промеж себя дают объяснение: в пятом годе на баррикадах выступал. Боевик. Чтоб свобода всем, требует.
— Один был?
— С сотоварищами, ясно. Одному на такое куража не хватит.
— А чего им нужно? Чего недостает в жизненных стремлениях?
— А чего, а того, хотят они всю землю, значит, крестьянству, фабрики, заводы — это цеховым, царя скинуть, заместо его правительство исделать и, значит, новую жизнь начать.
— Ну, затеяли!
— Не выйдет. Без царя нам нельзя: смута подымется. Как же так: на Руси-то да без царя? Конфуз весьма крупный, — вздохнул Петр Платонович.
И тут в разговор вмешался меньший Вася.
— А я слышал, у нас говорили, есть страны, где царя выбирают. Там поцарствовал три года или сколько, слазь. Другого сажают.
На Васятку цыкнули. «Сиди тихо. Хуже того нет с малолетками в трактир ходить».
— Половой! — крикнул Михаил Егорович. — Половой, принеси нам для мальца чая. И сладкого чего.
Тему переменили и, выпив еще пару стопок, Михаил Егорович начал рисовать, как было бы хорошо, скопив денег, открыть свою мастерскую по ремонту экипажей.
— Петя отрихтует, я покрашу. Васята, бог даст, на обойщика выучится, обобьет. Возьмем учеников. В подмастерья из своих сухоносовских определим старательных, ну и жизнь пойдет!
Петр Платонович сомневался в реальности этого плана, но поддержал брата добрым словом.
— А чего, — сказал, — подумать надо. Я заказчиков наберу, знаешь сколько? Сколько хотишь. Доктор мой шибко важная птица.
— На тебя, Петруша, надежда, — польстил брату Михаил Егорович.
— Не подведем! За нами не станет. Разливай! — приосанился Петр Платонович.
— Уши б мои не слушали, глаза б не видели, — засмеялся Петр Егорович. — Да вы что, братаны, в своем уме? — Он вынул из кармана серебряные часы, взглянул, сколько времени, для верности поднес часы к уху, идут ли. — Что вы раскудахтались? Спой нам, Васятка, так-то лучше будет. Видал, хозяева выискались, капитала на трафилку, а понта на косуху. Повадно им спьяна. Давай «Шумел, горел пожар московский...» Как там дальше-то?
— Дым рассти...и...лалси да по земле...
Николай Алабин, так неожиданно исчезнувший из родных мест, поселился в Марьиной роще. Сначала снимал этаж — комнату и кухоньку у «отставной камелии» Елизаветы Филаретовны Грибенбах, а после смерти отца купил домик поблизости от марьинского рынка и завел, по общему мнению, жизнь бомонтную.
Он говорил, что желает открыть мануфактурную торговлю, а пока присматривается, что почем и стоит ли начинать дело в Москве.
Иногда ездил он по разным адресам, пил помаленьку, играл на биллиарде в знаменитом Марьинском трактире «Золотое место» и мучился от любви к невенчаной своей жене Тошке Богдановой, сухоносовской колдунице и порчельнице.
Другой раз до того доходило, что пугался: а может, она в самом деле заворожила меня? Колдуница не колдуница, а вполне могла от нечистой силы чего перенять. И леденело в груди.
Тошка была загадкой. Вроде все так и все не так. Вчера одна, сегодня другая, а какая будет завтра — полная неясность.
В округе жила публика разношерстная, заношенная. Были мещане, мастеровые, лавочные приказчики, говорили, что обитают рядом фальшивомонетчики, делают бумажные деньги, склеивают из двух половинок так, что видны все водяные знаки и достоинства, торгуют видами на жительство.
Сдружился Николай с приказчиком Яковом по фамилии Жмыхов, тот снимал квартиру через улицу. Был высок, худ, зубы имел лошадиные и, когда ел, на скулах у него ходили тугие желваки. При этом Яков прилично играл на гитаре и водку пил в любых количествах, не пьянея. Милое дело смотреть!
Война — не женская работа, но с некоторых пор старший батальонный комиссар ловил себя на том, что ни один мужчина не сможет так вести себя за телеграфным аппаратом, как эти девчонки, когда стоит рядом командир штаба, нервничает, говорит быстро, а то и словцо русское крылатое ввернет поэнергичней, которое пропустить следует, а все остальное надо передать быстро, без искажений, понимая военную терминологию, это тебе не «жду, целую, встречай!» — это война, судьба миллионов…
В этой книге три части, объединенные исторически и композиционно. В основу положены реальные события и судьбы большой рабочей семьи Кузяевых, родоначальник которой был шофером у купцов Рябушинских, строивших АМО, а сын его стал заместителем генерального директора ЗИЛа. В жизни семьи Кузяевых отразилась история страны — индустриализация, война, восстановление, реконструкция… Сыновья и дочери шофера Кузяева — люди сложной судьбы, их биографии складываются непросто и прочно, как складывалось автомобильное дело, которому все они служили и служат по сей день.
.В третий том входят повести: «Смерть Егора Сузуна» и «Лида Вараксина» и роман «И это все о нем». «Смерть Егора Сузуна» рассказывает о старом коммунисте, всю свою жизнь отдавшем служению людям и любимому делу. «Лида Вараксина» — о человеческом призвании, о человеке на своем месте. В романе «И это все о нем» повествуется о современном рабочем классе, о жизни и работе молодых лесозаготовителей, о комсомольском вожаке молодежи.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Рассказ о последних днях двух арестантов, приговорённых при царе к смертной казни — грабителя-убийцы и революционера-подпольщика.Журнал «Сибирские огни», №1, 1927 г.
«— Священника привези, прошу! — громче и сердито сказал отец и закрыл глаза. — Поезжай, прошу. Моя последняя воля».
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».
В однотомник ленинградского прозаика Юрия Слепухина вошли два романа. В первом из них писатель раскрывает трагическую судьбу прогрессивного художника, живущего в Аргентине. Вынужденный пойти на сделку с собственной совестью и заняться выполнением заказов на потребу боссов от искусства, он понимает, что ступил на гибельный путь, но понимает это слишком поздно.Во втором романе раскрывается широкая панорама жизни молодой американской интеллигенции середины пятидесятых годов.