Зеленая стрела удачи - [109]
— Вы оторваны от реальности. В стране нет хлеба, нет топлива...
— Будет!
— Нет денег.
— Для вашего завода найдем.
И снова: «Какие методологические предпосылки, какие технологические и строительные принципы положить в основу проекта нового, самого нужного стране завода?» И снова: «Митя, ты нужен! Тебя помнят, Митя! Страна в руинах, твоя страна, голодная, промерзшая, ждет твоего решения, инженер Бондарев, и светит тебе зеленая стрела инженерной удачи...» И встает откуда-то со дна золотым колечком ощущение счастья. Предчувствие. Лиза! Где она?
«Это зов моей Родины! — писал он. — Я построю этот завод, не приглашая со стороны никого. Достаточно будет только молодых инженеров своей, отечественной школы».
И еще одно письмо: «Дорогой Дмитрий Дмитриевич! — писали ему из ВСНХ. — Назначение Вас главным инженером Сельмашстроя не случайно. Необходимо, чтобы во время проектирования и организации работ во главе стало лицо, совмещающее в себе ряд качеств, которыми и в одиночку, право, гордился бы человек. Тончайший техник и всесторонний эрудит в Вас сочетается с талантом энергичного организатора производства; большой опыт по сооружению и реконструкции заводов и всевидящая осмотрительность при постановке и решении проблем у Вас соединяется со смелым новаторством и техническим риском...»
Он помолодел. Он снова стал Митей, седой сухощавый инженер с прямым пробором и аккуратной бородкой клинышком.
Теперь вся его жизнь целиком и без остатка посвящалась новому заводу. И однажды, совершенно неожиданно, к нему в кабинет войдет иностранец, господин Курт Корбе, инженер из Бремена, вежливо поклонится и заговорит на хорошем русском языке.
— Господин Бондарев, моя фирма предлагает вам на ваше усмотрение по весьма скромным ценам прессовое оборудование, металлорежущие станки...
Немец выглядел моложаво, спортивно. Его розовые щеки, аккуратно выбритые, туго подрагивали, светлые глаза смотрели вполне жизнерадостно, а голос звучал лениво и сыто, как и положено звучать голосу змея-искусителя.
— Я осмелюсь оставить вам проспекты.
— Благодарю. Я ознакомлюсь.
— Вот вам моя визитная карточка. Мой адрес и телефон. Можете телефонировать в любое время.
— Благодарю вас.
Гость встал и уже в дверях обернулся.
— Да... Дмитрий Дмитриевич, у меня к вам кой-какие письма. Я не захватил, они дома. Игорь Иванович Сикорский, ваш друг Мансуров...
— Где они? Живы?
— Каждый вечер я дома и к вашим услугам. Хоть сегодня. Милости прошу.
Корбе поклонился и прикрыл за собой дверь.
Игорь? Где он, создатель «Ильи Муромца»? Кирюшка Мансуров? Что с ним?.. Нет, он не мог ждать и в тот же вечер отправился по указанному адресу. Плутал в заснеженных переулках. Было темно и безлюдно. Наконец, он нашел нужный дом, прочитал на заиндевелой медной дощечке: «К. Корбе, инженер, г. Бремен. Поставка и монтаж землеройных и подъемных механизмов». Звонок не работал. Пришлось постучать. Открыл сам Корбе.
— А... Дмитрий Дмитриевич! Я заждался.
Помог снять пальто.
— Милости прошу к нашему шалашу. Я волновался, уж не окоченели ли вы. Мороз буквально рождественский, костолом. Все живое попряталось... Называйте меня Курт Карлович.
Корбе говорил по-русски прекрасно, но не настолько хорошо, чтоб говорить просто. Он явно щеголял знанием чужого языка и любовался собой. Пожалуй, только это любование и выдавало в нем иностранца. А так все повадки у Курта Карловича были самые что ни на есть расейские.
Бондарев вошел в ярко освещенную комнату с высоким лепным потолком. По стенам висели картины в рамах, без рам, матово светился за стеклами стеллажей и горок фарфор и сверкал оправленный в серебро хрусталь. Все как в лавке у богатого антиквара.
— Моя коллекция, — поймав взгляд Бондарева, пояснил хозяин.
Перво-наперво пригласил к столу. Из хрустального графинчика налил стопку.
— Для сугрева души, — рассмеялся.
Стол был накрыт тет-а-тет. Выпили по первой. Без тоста. «Со свиданьицем, — кивнул Курт Карлович. — Хорошо пошла, ой... Как Христосик босыми ногами...»
В комнате было тепло. В мраморном камине за чугунной решеткой весело потрескивало желтое пламя. Наверное, еще минуту назад Курт Карлович сидел в репсовом кресле у камина, листал книгу в старинном переплете с зазеленелыми застежками. Книга лежала раскрытой рядом с пепельницей, где еще дымился нервно изжеванный огрызок сигары. Дмитрий Дмитриевич заметил это и сделал вывод, что Корбе заинтересован в их встрече гораздо больше, чем он, ждет и нервничает.
— Мы можем говорить откровенно. Разрешите повторить по единой. С вашего разрешения. Отменная водка! Поросеночка берите. Совсем молоденький. Подсосочек.
— Благодарю.
— Ваши друзья вас помнят. О, эти старые годы. Жюльен Поттера, Отто Валентин, вам о чем-нибудь говорят эти имена? Я немножко в курсе дела. Мне рассказывали о вашей службе на Руссо-Балте. Позвольте ваше здоровье!
— Вы мне льстите.
— О чем вы, Дмитрий Дмитриевич. О чем, душа моя? Друзья ждут вас с распростертыми объятиями. Господин Мур предлагает вам место технического директора его фирмы.
— Любопытно, но как рисуется господину Муру мой отъезд из России?
— Нет ничего проще! — глаза Курта Карловича вспыхнули веселым огнем. — Все продумано в деталях. Как это по-русски? От головы до пяток...
Война — не женская работа, но с некоторых пор старший батальонный комиссар ловил себя на том, что ни один мужчина не сможет так вести себя за телеграфным аппаратом, как эти девчонки, когда стоит рядом командир штаба, нервничает, говорит быстро, а то и словцо русское крылатое ввернет поэнергичней, которое пропустить следует, а все остальное надо передать быстро, без искажений, понимая военную терминологию, это тебе не «жду, целую, встречай!» — это война, судьба миллионов…
В этой книге три части, объединенные исторически и композиционно. В основу положены реальные события и судьбы большой рабочей семьи Кузяевых, родоначальник которой был шофером у купцов Рябушинских, строивших АМО, а сын его стал заместителем генерального директора ЗИЛа. В жизни семьи Кузяевых отразилась история страны — индустриализация, война, восстановление, реконструкция… Сыновья и дочери шофера Кузяева — люди сложной судьбы, их биографии складываются непросто и прочно, как складывалось автомобильное дело, которому все они служили и служат по сей день.
Всё началось с того, что Марфе, жене заведующего факторией в Боганире, внезапно и нестерпимо захотелось огурца. Нельзя перечить беременной женщине, но достать огурец в Заполярье не так-то просто...
Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.
В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…
В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».
«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».