Зеленая книга леса - [38]
Урожай у осины велик ежегодно, и рассевает она его раньше всех, уже в мае. В солнечный день, в пору цветения ландышей, начинается в осинниках теплый снегопад — пухопад. Отрываясь от дерева, пушистые семена цепляются на лету друг за друга, соединяются в хлопья и засыпают молодые травы, прошлогодние листья, тропинки и просеки. Они ложатся на листья цветущих ландышей, скрывая их под собой, и только белые соцветия чуть возвышаются над невесомой пуховой вуалью. Маленькие вихри от шмелиных крыльев чуть колышут ее поверхность, а взлет дрозда или зяблика производит беззвучный взрыв.
Гибнет тот снег не от солнца, не от теплого ветра, а от первого дождя, вслед за которым на дорогах, на кабаньем рытве, у мышиных норок и лисьих нор, на остатках догнивающих пней мелким мхом прорастают миллиарды семян. Но деревом ни одно из них, может быть, не станет, потому что нередко после этого дождя приходит в незащищенный лес ранняя сушь, и бесследно исчезает низенький осиновый налет.
Птицам от осины выгоды немало. Дятлы считают ее лучшим деревом для строительства дупел. Есть деревья, в которых семьи дятлов гнездятся пять-шесть раз, каждый год вырубая новое дупло, которое потом достается поползню, мухоловке, скворцу, а иногда и кунице. С возрастом, когда трухлявый ствол начинает выкрашиваться кусками, там поселяется неясыть или устраивают гнездо злые шершни, и, наконец, шальной ветер, нагнав дрожь на живые деревья, без треска валит его наземь.
Не так давно удалось подсмотреть, как выклевывают из коротких сережек розовые пыльники свиристели-красавы на весеннем пролете, юрки и зяблики. Значит, пыльцой своей осина не только пчел подкармливает, но и ранних перелетных птиц.
инуло осеннее равноденствие. В солнечный полдень глаз не вмещает обилия света на лесных опушках. А в сумерках кажется, что, погаснув на небе, вечерняя заря задерживается на кронах деревьев. Но вдруг торжественность последних минут уходящего дня нарушает зычный звериный рев: будоража лесные чащи и речные плесы, трубит невидимый боец первый вечерний зов. С разных сторон ему отзываются двое. А где-то вдалеке откликаются другие. И вот уже едва вступившая в лес тишина разогнана десятками боевых голосов.
Когда слух привыкает к этому реву, можно различить и другие звуки: в коротких паузах вдали кто-то будто похохатывает с завыванием, словно подзадоривая соперников скорее начинать поединок. И чем-то похож тот диковатый голос на человеческий крик, то еле слышный, то совсем близкий. Жутковатые звуки ночной переклички не пугают привыкших к ней лесных обитателей: хрустят на берегу бобры, срезая кусты ивняка, снуют по свежему опаду мыши, охотятся над поляной последние козодои. Ревут по всему лесу и сражаются друг с другом благородные олени, свистят и хохочут серые черноглазые совы-неясыти.
Осенние крики ночных неясытей то же самое, что пение дневных птиц, заявляющих свои права на владение семейной территорией. Только у дневных певцов семейный сезон наступит почти через полгода, а у сов — вскоре после того, как отойдет шапка зимы. Еще не только ночью, но и в полдень не отпускают морозы, еще лютуют самые злые метели, а в заснеженном лесу, над искрящимися в лунном свете полянами раздается залихватский крик самцов-совинов. И редкая февральская ночь, если только не бушует непогода, проходит без этого пугающего и восторженного совиного вопля-хохота: устанавливаются и уточняются границы семейных участков, лишним, если даже это собственные дети, предлагается искать охотничьи угодья подальше. Постреливают от мороза стволы дубов и кленов, раскатисто трещит лед на лесных речках, орут неясыти, и больше ни звука ни в стылом бору, ни в промерзлой дубраве. Дневных признаков приближения весны больше: сойки пересмешничают, начинают барабанить дятлы, синицы колокольчиками названивают и удивленно свистят поползни. А ночами только неясыти перекликаются, то бесшумными тенями проносясь между стволов, то присаживаясь на толстые ветки, то бросаясь в снег, чтобы схватить добычу.
Гнездо неясыть не строит. Ей нужно просто дупло. Глубина его может быть и двадцать-тридцать сантиметров, и два-три метра. Березы, осины, осокори, ветлы с выгнившей сердцевиной становятся совиным домом на годы, могучие дубы и вековые липы — на десятилетия. Таких дупел даже в старых лесах немного, и неясыти, обзаведясь жильем, не покидают его потом ни на день. В нем растят птенцов, в нем живет кто-то из пары осенью и зимой. При недостатке подходящих дупел гнездятся неясыти на чердаках, спокойно относясь к соседству человека.
На исходе февраля или в начале марта, реже — позднее, в совином дупле появляется первое яйцо, через двое суток — второе, а всего их может быть три, пять и даже больше. И наседка уже не покидает дупло. Крепко и молча сидит она на яйцах, а кормит ее ночами охотник-совин, нося ей теплых только что пойманных мышей. Когда же в дупле появляются птенцы, на него ложится двойная забота.
Неясыть, как и другие совы, ищет добычу по себе — такую, которую можно проглотить целиком, потому что у сов ни обдирать, ни ощипывать пойманного зверька или птицу не принято. В лесной ночи такая добыча — полевки и мыши, основа совиного благополучия и процветания. Но когда редеет мышиное племя или становится недоступным из-за глубокоснежья, отваживается неясыть нападать на зайцев-подростков и одерживает победу. Тогда ночной охотник наедается до отвала и не улетает от добычи, пока ее остатки не замерзнут и не перестанут поддаваться совиному клюву.
