Здравствуйте, мистер Бог, это Анна - [54]

Позже вечером, когда Анна уже была готова ложиться спать, я предложил ей лечь со мной, если она хочет. Мне хотелось как-то защитить и утешить ее. Боже ты мой, как же легко обмануть себя! Как легко спрятать от себя свой страх, притворившись, что это не ты, а кто-то другой испытывает его! Я знал, что беспокоюсь за нее, что понимаю ее боль и что готов на все, чтобы только как-то ее утешить. Только далеко за полночь я осознал, как же отчаянно мне надо было знать, что с ней все хорошо, и как ее неизменное здравомыслие защищало мой собственный рассудок. Ей было мало лет, но и тогда, и сейчас я вижу ее как самое рассудительное и прямодушное создание, которому совершенно неведома наша общая беда под названием «каша в голове». Ее способность отсекать излишки информации, избавляться от ненужных и бесполезных украшательств и вгрызаться прямо в суть вещей казалась мне поистине магической.

«Финн, я тебя люблю». Когда Анна произносила эти слова, каждое из них просто взрывалось от полноты приданного им смысла. Еe «я» было абсолютным. Чем бы это «я» ни было само по себе, для Анны оно было под завязку начинено чистым бытием. Ее «я» походило на свет, который не рассеивается: беспримесное и изваянное из одного цельного куска. «Люблю» в ее устах было лишено всякой сентиментальности и слезливой нежности; оно пробуждало, оно ободряло и вселяло храбрость. Любить для Анны — означало узнать в другом создание, идущее нелегким путем к совершенству. Другого она видела во всех его ипостасях сразу, и другого нужно было познать, испытать на собственном опыте, увидеть в нем «ты», со всей чистотой и определенностью, без прикрас и утаек, — прекрасное и пугающее «ты». Я всегда думал, что только мистер Бог способен видеть нас так ясно и с такой полнотой, но ведь все Аннины усилия и так были направлены на то, чтобы быть, как мистер Бог, так что, может быть, если как следует постараешься, все непременно получится.

В общем и целом я полагал, что могу понять ее отношение к мистеру Богу, но был в нем один момент, на котором я неизменно и благополучно застревал. Быть может, все дело в том, что «Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл то младенцам» (Мф. 11:25). Как это ей удалось, не имею ни малейшего понятия, но, похоже, она каким-то невероятным образом разобрала по камушку стены господнего величия, сняла окалину его внушающей трепет природы и оказалась на той ее стороне. Мистер Бог был «дорогой». Мистер Бог был забавный, его можно было любить. Мистер Бог был для Анны простым и честным, и постижение его природы не составляло для нее никакой проблемы. Тот факт, что он мог как следует стукнуть гаечным ключом по голове, не имел никакого отношения к делу. Мистер Бог был волен поступать, как ему вздумается, тем более что все это делалось ради какой-то доброй цели. Даже если мы были и не в силах эту цель ни понять, ни принять.

Анна видела, признавала и безоговорочно принимала как должное все те божьи атрибуты, которые столь часто служили предметом дискуссий. Мистер Бог, несомненно, был автором всех вещей, творцом всех вещей, всемогущим, всеведущим, пребывающим в самой сути этих самых вещей — за одним исключением. Именно в этом исключении Анна и видела ключ ко всей системе. Это было отличное, забавное исключение; более того, благодаря ему мистер Бог как раз и становился «дорогим».

Анну крайне озадачивало, что никто до нее этого не заметил, — или, по крайней мере, если и заметил, то решительно не пожелал об этом говорить. Это было странно, потому что, с точки зрения Анны, подобное могло прийти в голову только мистеру Богу. Все прочие свойства и качества мистера Бога, о которых так много говорили в церкви и школе, были величественны, внушали трепет и, давайте назовем вещи своими именами, даже некоторый ужас. А потом он пошел и сделал это. И именно это сделало его смешным и забавным. И доступным для нашей любви.

Можете, если хотите, отрицать, что мистер Бог существует: все равно никакие отрицания ни в малейшей степени не повлияют на сам факт его существования. Нет, мистер Бог был, и был здесь, несомненно, главным, осью, центром, самой сутью вещей, и как раз здесь-то и начиналось самое смешное. Понимаете, приходится признать, что он является всеми этими вещами, но тогда получается, что это мы находимся в своем собственном центре, а не бог. Бог есть наш центр, но тем не менее именно мы осознаем, что он — центр. Из-за этого получается, что по отношению к мистеру Богу мы занимаем внутреннее положение. В этом и состоит парадоксальность природы мистера Бога — несмотря на то, что он пребывает в центре всех вещей, он все равно смиренно стучит в дверь и ждет снаружи, пока его не впустят. А дверь открываем именно мы. Мистер Бог не вышибает дверь и не вламывается внутрь во всем своем величии; нет, он стучит и ждет.

Для того чтобы разобраться с богом, нужен супербог, но ведь именно так оно и происходит. Как сказала Анна: «Это же просто здорово, правда? Так я получаюсь очень важная. Ты только представь себе мистера Бога на втором месте!» Проблема «свободной воли» никогда не занимала ее. Наверное, для этого она была слишком юна, но это не помешало ей проникнуть в самую суть вопроса: мистер Бог занимает второе место, это что-то!