Здравствуй, Марс! - [26]

— Ничего подобного люди не делают. Выживают, не думая об отвлеченных идеях. Возможность изменить свою жизнь, как правило, ничтожна.

— Но не нулевая. Вот Логов — он переселенец, через месяц он отправится на Марс. Свой выбор он сделал без давления, самостоятельно, — сказала Марта. — Он понял, что больше всего на свете хочет стать одним из тех парней, которым выпала честь завоевать чужую планету.

— Никогда не понимал, что заставляет переселенцев жертвовать жизнью ради призрачных побед, — сказал Комлев.

— Поиски смысла жизни!

— Бросьте! Какой смысл может быть в безрассудстве? Принесут ли эти несчастные хотя бы крошечную пользу Земле? Сомневаюсь!

— Они постараются, — сказала Марта.

— Ну вот, как и предполагалось. Прав оказался я, — сказал Комлев, даже не пытаясь скрыть известную долю разочарования, охватившего его из-за необходимости разъяснять не глупым, вроде бы, людям элементарные вещи. — Ваши аргументы, вне всяких сомнений, достойны внимания. Но мне кажется, что опровергнуть их будет не трудно. Не потребуется даже обращаться к диалектике или формальной логике. Но мне скучно этим заниматься. Ясно, что это не предмет для спора. Предположение о том, что человеческую жизнь можно оценивать, с точки зрения достижения особой цели, абсурдно. Какие бы хитроумные доводы вы не приводили.

— Есть вещи, которые трудно опровергнуть, — сказал Вик, который уже жалел, что ввязался в этот разговор. — Люди так устроены, что они нуждаются в смыслах. Так работает то, что обычно принято называть сознанием или интеллектом. Лишившись смысла, люди чахнут и быстро вымирают. А те из них, кто пытается выжить, замещают потерянный смысл симулякрами, подделками. Это могут быть чудовищные представления, не имеющие ничего общего с реальной жизнью. Другого способа существовать не придумано. Добавлю еще, что люди ни при каких обстоятельствах не признаются в самообмане, потому что только дураки, не дорожащие своей жизнью, разрушают собственные иллюзии.

— Жизнь, поддерживаемая иллюзиями, страшное дело! Согласитесь со мной, Вик.

— Мы все живем и работаем в придуманных мирах!

— Может ли каторжный труд этих несчастных людей облагодетельствовать Землю?

— Ну почему же несчастных? — вырвалось у Вика.

Комлев поднял вверх указательный палец и, потрясая им, сказал:

— В этом все дело. Переселенцев банально обманули, злые люди сказали им, что с помощью перемещения в пространстве можно достичь счастья, а они поверили. Всем и даром! Одновременно! Но так не бывает.

На несколько мгновений в комнате воцарилась полная тишина. Логов закрыл глаза. Он знал, что Вик использовал возникшую паузу для того, чтобы набрать больше воздуха в легкие. Трактовать потребность людей в счастье было его любимым развлечением. Но, наверное, не в этот раз. Обсуждать с Комлевым явно субъективные вопросы, на которые не существует однозначных ответов, ему было неинтересно.

— Мне про счастье ничего не известно. Что это? Вброс природного наркотика, состояние, процесс достижения какой-либо цели, удовлетворенность жизнью, обладание, удача? — сказал Вик задумчиво.

— Главная потребность любого человека, заложенная в его биологической сущности, — сказал Комлев.

— Сомневаюсь в этом, — ответил Вик. — Сейчас пишу повесть о человеке, который всю жизнь считал, что быть счастливым некрасиво. Он любил повторять, что древние греки учили — счастье потребно детям, животным и женщинам. А мужчина должен их этим самым счастьем обеспечивать.

— И чем закончится ваше повествование?

— Мой герой внезапно почувствовал себя счастливым. Это было крайне неприятно. Пришлось исправляться.

— Простите, Вик, я не понял, вы пишите сейчас новую повесть? — удивлению Комлева не было предела.

— Да, — твердо сказал Вик.

— Но как вам удается? За последний год я не написал ни одной строчки. Здоровье, знаете ли, не позволяет. Врачи меня предупредили, что если я продолжу занятия литературой, болезнь будет прогрессировать.

— Они всех предупредили, — мрачно сказала Марта. — Исключение сделали только для тех, про кого точно знали, что это бесполезно. Непослушных наказывают.

— Вас, Вик, не предупредили?

— Да. Про меня забыли.

— Так я и думал. Как же вы выжили?

— Собственно, поэтому я здесь.

— Ваш опыт может быть полезен другим писателям?

— Нет.

Давно Логов не видел, как человек погружается в бездну непереносимого отчаяния. Комлев больше не улыбался. Причина была понятна: на мгновение ему показалось, что появилась надежда справиться с общественным запретом на занятие литературой. А потом надежда испарилась.

— Но вы продолжаете писать?

— Так получилось, в этом нет моей заслуги. Лечение годится только для меня.

Вик подробно рассказал о том, как с помощью Марты, удалось установить истинную причину возникновения «неизлечимого заболевания».

— И все-таки, как вам удалось вылечиться?

— Я, Леонид Андреевич, теперь один из переселенцев, писать смогу только в космосе. Для марсиан.

— Какая странная идея!

— Марсианам тоже нужна литература.

— Мы с вами больше не увидимся?

— К сожалению. Я приехал проститься.

— Черновик с вами? Сбросьте мне.

— Нельзя, Леонид Андреевич.

— Сбросьте, вам говорят.