Здравствуй, Марс! - [22]

— Наверное, он цитировал критические книги.

Эти слова показались Логову забавными, он не смог удержаться и рассмеялся.

Марта промолчала, и он сделал вывод, что она ждет продолжения рассказа о Вике и его литературе. Непонятно было, зачем ей это. По его представлениям, одного только знания о том, что писатели, упорствуя в своем желании сочинять книги, навлекают на себя страшный недуг — неизлечимое заболевание и скорую смерть, достаточно, чтобы обходить их стороной. Они поступают так не по принуждению, а на свой страх и риск, потому что выбор у человека есть всегда. Забросьте свое опасное занятие и живите припеваючи. Многим это удается, а кому-то нет. Кто из них прав — трудно сказать.

С Виком было понятно — его не переделаешь, но зачем Марте понадобилось выяснять подробности? Разумный ответ мог быть только один — она собирает материал, которого ей не хватает, чтобы навсегда избавить Вика от его проклятия. Логов с нежностью посмотрел на Марту и подумал, что он не самый пропащий человек на этом свете, если его подругой согласилась стать такая красивая и умная женщина. Непонятно как, но, вроде бы, он это заслужил.

— Ты действительно хочешь поговорить о Вике?

— Да, если можно, — попросила Марта.

— Я уже рассказывал, что в детстве мы много читали, а потом долго обсуждали прочитанное. Мы умели находить в текстах отрывки, которые не могли не вызвать нашего искреннего восхищения. Каждый раз, отыскав в книге очередной словесный изыск, мы делились своей находкой, с упоением пересказывали его, иногда зачитывали вслух. Были времена, когда нам нравились одни и те же книги. Но это продолжалось недолго. Вику было мало чтения, он захотел писать книги сам.

Логов почувствовал, что не в силах продолжать. Рассказ о Вике почему-то стал касаться его самого.

Есть вещи, о которых особенно неприятно вспоминать. Не потому, что они запредельно гадкие или бросают тень на репутацию — как поступать в таком случае ясно: следует исправить то, что можно исправить и дать себе слово никогда больше не вытворять ничего подобного. Потом посетовать на то, что умные люди учатся на чужих ошибках, а дураки на своих, как следует потешить свою совесть искренним раскаянием, и, наконец, наплевать и забыть. По-настоящему страшно вспоминать о событиях, которые изменили твою жизнь. Ничто не терзает так душу человека, как паническая мысль: «В тот проклятый день меня вынудили сделать выбор. И я его сделал. Моя жизнь могла сложиться по-другому, если бы я сумел правильно оценить открывающиеся передо мной возможности, все было в моих руках».

Даже сознание того, что ты сделал правильный выбор и жизнь твоя — это и есть лучший из возможных вариантов, не спасает от тягостных раздумий. Эффект утраченной выгоды. Логов попытался представить, как бы сложилась его судьба, если бы однажды он поддался напору Вика и связал свою жизнь с литературой. Теперь понятно, чем бы это закончилось: он бы погиб, так и не став переселенцем. Литература — плохая замена полету на Марс. Как можно сравнивать: судьба эгоиста, поставляющего тексты на потребу пяти читателям, или возможность стать одним из тех, кто покорил далекую планету!

— Почему Вик выбрал литературу? — спросила Марта.

— Это произошло совершенно случайно. Как-то утром он проснулся и решил, что должен впредь тщательно фиксировать и записывает каждое появившееся у него желание. Как он сказал, это единственный известный ему способ зафиксировать главную мечту своей жизни.

— Зачем?

— В этом все дело. Он считает, что литература нужна только для того, чтобы помочь людям отыскать смысл жизни.

— Вик думает, что смысл жизни существует?

— Я прямо спросил его об этом. Он ответил уклончиво. Мол, у кого-то есть, у кого-то нет, но для литературы это не принципиально. Ее задача помогать, а не отыскивать и не устанавливать.

— И Вику удалось обнаружить свою главную мечту?

Логов рассмеялся.

— Нет. Но он обрел смысл жизни.

— В чем же он заключается?

— Он сказал, что готов жить только при условии, что сможет писать новые книги. Естественно, я высмеял его, указав, что такой смысл жизни годится лишь для него самого. Он подтвердил, что так оно и есть, и добавил, что и я когда-нибудь обнаружу в себе непреодолимую тягу к чему-то такому же странному, недоступному пониманию других людей. Теперь мне кажется, что он говорил о моем нынешнем желании отправиться на Марс. В этом смысле, он оказался прав.

— Ирония судьбы — прошло всего десять лет, и теперь он собирается лететь вместе с тобой.

— Будет очень смешно, если во время полета я начну редактировать и переписывать его тексты! — улыбнулся Логов.

21

Неделя пролетела быстро. Вик находился на карантине в медицинском Центре. Логову запретили общаться с ним даже по коммуникатору. Правда, у него все равно не было времени на обстоятельные беседы. Руководители полета неожиданно — в первую очередь для самих себя — вспомнили, что Логова не обучили пользоваться научным оборудованием марсианского исследовательского блока. Ему выдали толстый том документации и потребовали, чтобы он за неделю выучил его содержание наизусть.

Задача была не трудная, но требовала усидчивости и сосредоточенности. Утром он просыпался и принимался за работу. Освобождался Логов только вечером. Наступали замечательные часы, он ужинал с Мартой в каком-нибудь приятном ресторанчике, а потом гулял с ней по городу, одно то, что она была рядом, делало его счастливым.