Здравствуй, Дедушка Мороз! - [6]

— То есть нам сторожить оленей? — опешил Сергей. К тому же его тошнило: оказалось, что сверхзвуковые перелеты не слишком сочетаются с полным желудком изысканного напитка «Кровь, Югославия, Рождество 1242». Либо хранили неправильно, либо год выдался плохой.

Ник расхохотался, глядя на эти лица, полные оскорбленной гордости.

— Она ниже вашего достоинства, такая работа? — Никто из двоих не посмел дать честный ответ «Да!», и он наклонился поближе, чтобы они поняли: пожелтевшие длинные зубы ничем хорошим не пахнут. — Любой из этих оленей стоит тысячи таких вонючих трупов, как вы.

Снова приложив палец к носу, он вошел в дверь ближайшей хижины, бросив через плечо:

— Остерегайтесь диких собак. Они выпускают кишки быстрее, чем летят мои сани.

И он исчез. Только тут же выставил голову обратно:

— Понимаете проблему? У этих хижин нет настоящей крыши, мне приземлиться некуда. Паркуюсь на улице, и мои олени открыты для хищников. Потому-то вы и здесь. По этой единственной причине вы еще живы. Защищайте их.

Он не стал добавлять, что им еще и козлами отпущения быть, если вервольфы возмутятся. «Я-то здесь при чем? — скажет он. — Это все молодежь бессердечная».

И он снова скрылся в хижине.

— И чего я вообще тебя слушал? — взвыл Сергей.

— Да заткнись ты. Тут хотя бы теплее.

Они заняли позиции по бокам саней, запряженных здоровенными зверями. Сергей встал возле Рудольфа, потому что нос оленя так пылал, что читать можно было — «Войну и мир» в оригинале, восьмой раз. Паша вспрыгнул в сани сзади, и они стали ждать, пока Ник вылезет из хижины, где ему было приготовлено угощение.

Рудольф услышал вой первым. Уши огромного зверя насторожились. Красный нос зашевелился, олень фыркнул. Топнул ногой по земле. У него за спиной олени стали беспокойно переступать. Сергей шагнул назад и спросил своего кузена:

— А это что еще, во имя всего, что есть в мире святого?

Она сопоставила три пункта: собственный вой, лай диких собак — и деревню, куда все это сходилось. Не будь ей так за них страшно, она бы оживилась так, что словами не передать. Словами не передать — такова была вся жизнь с ними. Ее любили, о ней заботились, учили, натаскивали, поощряли, защищали… а потом вытолкнули в самостоятельную жизнь. Ей пришлось уйти, потому что она самка. В семье диких собак спариваются только доминантные особи — альфа-самец и альфа-самка. Поэтому другие самки вынуждены уходить и искать себе новую стаю, созданную братьями, отколовшимися от иной стаи.

Для нее это, естественно, было невозможно.

Она не была собакой, не была волком, не была человеком.

Она была мутантом, гибридом, полукровкой, чудовищем.

И без собак ей было невыносимо одиноко.

Постепенно, год за годом, она привыкла жить как человек, превращающийся только изредка, да и то, чтобы защитить тех, кто под угрозой. Словами не передать. Вот и поэтому тоже она не могла их предупредить заранее. У них в мозгах была память, было «сейчас», но не было будущего времени. И не было способа им сказать: «Не ходите туда».

К северу от деревни летели вперед собаки, подвывая, прискуливая…

И уже видели свою дичь — огромных, сочных зверей, так удобно привязанных и спутанных. Псы замедлили бег, огибая деревню, окружая ее, припадая к земле и выбирая позицию для атаки, шерсть вздыбилась на шеях, уши фильтровали шумы, выискивая сигналы, опасность, тот момент, когда все рванутся вперед…

Они передвигались беззвучно, с напряженными мышцами ждали, пока…

И будто вся стая была единым телом с единым мозгом, собаки бросились со всех сторон, разинув пасти, оскалив зубы, на свою добычу.

Олени, связанные силами покрепче кожаных ремней, задрожали в упряжи, но беспомощными они не были Огромных размеров, со смертоносными копытами и зубами, которые могли ухватить пса за голову и раздавить ее, просто мотнув его в сторону. Между ними и псами Паша и Сергей казались беззащитными — пока не засверкали глазами и не показали зубы. Они тоже умели хватать и рвать, у них тоже была сверхчеловеческая сила, превосходящая все возможности диких собак. Сила и злоба компенсировали этим вампирам численное преимущество противника.

Жители деревни спали, спутанные чарами Рождества.

— Нет! — выкрикнула Ингрид, припуская к деревне во весь дух.

Она ожидала увидеть бойню. Ее родня не выстоит ни за что — обычные природные хищники против хищников надприродных. Струей летел за нею длинный и густой волчий мех, когда она молнией влетела в гущу схватки, отталкивая родных с дороги, чтобы защитить их от тех сил, которые они даже понять не могли бы.

Ингрид стремилась к стоящим в сердце битвы вампирам, кровь и мех летели вокруг нее.

Слышались выкрики боли, рычание ярости.

А потом очистилось место, и два окровавленных вампира зарычали на нового бойца, никак не похожего на только что виденных собак стаи.

— Какого… — начал Паша. — Вервольф! — выкрикнул Сергей. Она отпрянула, сев на корточки, подобралась для прыжка и уже была в воздухе, когда распахнулась дверь ближайшей хижины и вышел оттуда Старый. Голосом, от которого земля затряслась, он заорал:

— Идиоты, к черту собак, не пускайте вервольфа к Рудольфу!

Ингрид превратилась прямо в полете.