Здесь все взрослые - [29]

В конце учебного года маме Джека предложили работу в Беркли, они перебрались на западное побережье, и он просто исчез, так бывает в детстве. Особенно у мальчишек. Едва ли Эллиот пытался наладить связь – да и зачем ему? Короче, Джек уехал, и на душе у Астрид полегчало. Только всякий раз, когда ей встречалась Барбара, она вспоминала о том звонке. Иногда она злилась на себя, иногда на Барбару – вот корова! Кто ее тянул за язык? Сплетничать про подростка, который никому ничего не сделал! Хотя, конечно же, и Астрид – такая же корова. Можно во всем обвинить их поколение, да неужели дело в поколении? Чем такое можно оправдать? Ничем, разве что вспомнить: совершенства в мире нет, а провал неизбежен.

Бездетные считают, что самое трудное для родителей – появление новорожденного, когда все встает с ног на голову, день превращается в ночь, и попадаешь в сумеречную зону бесконечного кормления и беззубого плача. Но родители знают – все не так. Родители знают, что самое трудное: двадцать четыре часа в день принимать верные решения, а если ошибся, оставаться на плаву. Астрид казалось, что она прокляла собственного ребенка, одним этим разговором пустила шарик по колее – и Эллиот покатился. А скажи она что-то другое, вся жизнь Эллиота могла сложиться иначе. Даже просто смолчи она, было бы лучше. В параллельной вселенной у нее с Эллиотом могло быть что-то общее, душевная близость. В этой же вселенной она свой шанс упустила. Говорят, жизнь тянется долго, правда, люди имеют в виду свои воспоминания. И смерть Барбары означала, что Астрид упустила возможность полностью исправить положение, по крайней мере данный конкретный косяк. Наверняка имелись и другие косяки, не только с Эллиотом, с прочими ее детьми тоже. Какие именно, Астрид не знала, но они точно были, она смазывала колею для шариков, даже не понимая, что же она делает.

Женщина с кислородным баллоном показала в сторону зеленой лужайки – там у огромного водоема для птиц вышагивала цапля. Астрид, как могла, вежливо улыбнулась.

Когда Барбару сбил автобус, где-то в темных закоулках мозга Астрид мелькнула мысль – ей придется извиняться только один раз. Перед Эллиотом, а перед Барбарой – уже нет. Как грустно, как печально сознавать такое! И Астрид снова стало стыдно – в третий раз! – за эту ненароком возникшую мысль.

Тяжелая дверь открылась, и Берди высунула голову.

– Эй, – позвала она. – У меня перерыв, мне сказали, ты здесь. Ну и жарища! Хочешь мороженого? – К фартуку Берди прицепились волоски, целые галактики на плотном голубом хлопке.

Какое счастье, подумала Астрид, что у меня есть Берди!

Глава 13 Счастливый Клэпхэм

Портер обрадовалась, что познакомит Рэчел со своими козами. Двадцать пять нубийских и альпийских самок жили в большом красном стойле, с огороженным пастбищем, полным травы для корма и коробов с сеном, чуть приподнятых над землей. Горы камней, чтобы скакать по ним – Портер называла их «каменными джунглями», – и козы еще как скакали. Все забавные, непокорные и обожаемые. Астрид всегда недолюбливала пушистую живность, у Ники несколько лет жила ящерица, Эллиот просил, получил, а потом вернул змею, и Портер иногда казалось, что будь у нее в детстве кошки или собаки, во взрослой жизни она была бы счастливее.

Козлята рождались в конце лета. Оставить всех не получалось, в «Счастливом Клэпхэме» места не так много, но Портер нравилось смотреть, как козлята рождаются, как выпрямляются их костлявые ножки и узловатые коленца, как они набирают вес. Подсобляли ей двое помощников, Грейс и Хью, огромные баки молока они превращали в сыр. Рэчел хотела посмотреть, как выглядит сие чудо. Для нее это было целое событие. Портер стояла у забора, держа в зубах соломинку, и смотрела на подъезжающую машину Рэчел.

– Ну ты даешь! – воскликнула Рэчел и засмеялась.

– У нас в деревне только так, – ответила Портер.

– Ладно тебе! Какие красотки! – Рэчел просунула руку в изгородь, и две альпийских козочки ткнулись носами в ее пальцы.

– Это Бу-Бу и Кассиус Клей, – представила Портер.

– У них имена есть? – удивилась Рэчел.

Ее родители – горожане до мозга костей. Странно, подумала Портер, что Рэчел не последовала их примеру, решила вернуться в Клэпхэм.

– А как же? Я ведь с ними целый день, должна как-то их называть.

– И все женщины? То есть самки? Ведь они же для молока? – Козы облизывали ей пальцы.

– Я в эти гендерные штучки не верю, – заметила Портер. – Поэтому ее я назову Элвис. – Она погладила себя по животу.

– Шутишь? – Рэчел изумленно обернулась на нее.

– Шучу. Но кто знает, может, она – это он? Я открыта для всех. Заходи. – Портер распахнула ворота и повела Рэчел к каменным джунглям, где резвились еще две козочки.

– Тебе никогда не кажется, что ты проглотила кусок лавы? – спросила Рэчел. – И в тебе плавают какие-то вязкие шарики?

– Есть такое, – согласилась Портер. – А еще слышу, как по стенке скребется белка, постукивает, хочет выбраться наружу.

– А иногда кажется, что я рожу не младенца, а самую огромную какашку в мире. – Рэчел замолчала, прижала руки к животу. – Извини. Ты не какашка.

– Обожаю тебя, – сказала Портер. – Неужели кроме нас в мире нормальных людей не осталось? Все эти книги, эти приложения меня уже достали, черт бы их драл! – Она почесала Кассиуса Клея за ухом. – А ты имя уже придумала? – Тут ей было жаль, что нет партнера – не с кем повыбирать имена, не с кем поставить крест на Иезавель, Строберри или Лоретте. Конечно, среди родни и друзей полно советчиков, только их мнение не в счет. Тут нужен партнер. Свой список, настоящий, она составила, но это просто листок бумаги в ее спальне: Афина, Кассиопея, Урса, Эгнис, Элеанор, Луиза. Что-то она добавляла, что-то вычеркивала, однако окончательного решения – как назвать живущего в ее теле человека – пока не приняла.