Здесь вам не причинят никакого вреда - [29]

Кап. Кап. Кап.

Отчего-то стало тревожно. Скоро девушка поймала себя на том, что ждет каждую следующую каплю. В мгновение перед тем, как раздастся очередное «кап», у нее чуть-чуть перехватывало дыхание. Вот уже Мари и дышала в заданном ритме: «кап» – вдох, «кап» – выдох. С каждым разом расстояние между вдохом и выдохом чуть удлинялось, словно кто-то растягивал тугую резину.

Девушка облизала пересохшие губы. «Что за ерунда! Это всего лишь вода…»

Кап. Кап. Кап.

Мари почувствовала, что ее пульс замедляется, подстраиваясь под ритм капель. Она прислушалась к себе, и поняла, что сердце бьется в унисон с падающей водой – все реже и все громче.

Кап. Каап. Кааап.

Сейчас упадет последняя капля, и сердце остановится.

«Да это же кошмар! – поняла Мари, и ей сразу полегчало. – Вот оно что! Он кошмар, я боюсь. А я-то перепугалась».

Подвальное окно треснуло, брызнули белесые стекла, влетела, шипя и плюясь, сигнальная ракета. Стало светло как днем, если, конечно, днем выпалить в подвале из ракетницы.

– Мордой на землю! – раздался рык Георга.

Девушка много раз на тренировках слышала эту команду, и ее тело автоматически пришло в движение.

Раз – занять выгодную позицию. Два – оценить обстановку (подозреваемый один, оружия не видно). Три – переместиться к подозреваемому и помочь ему выполнить указание старшего группы.

Только после этого Мари начала соображать… и едва не выпустила подозреваемого. Он оказался мелкий, холодный, склизкий, обросший бородавками да еще с глазами на коротких стебельках. Но курсантка тут же опомнилась и ухватила задержанного покрепче. Мало ли какие подозреваемые бывают. Тем более что вел он себя, как обычный воришка, который попался на кармане.

– Да фто ш это такое! – шепелявил задержанный, вращая стебельками. – Я тут себе стою, фоздухом себе дыфу, а тут на тебе! Хватают, лапы ломают, даже документоф не спрашифают!

– Я тебя, Мокрохлюп, сейчас спрошу, – произнес Георг ласковым голосом приходского священника, застукавшего в церковной кладовой представителя другой конфессии.

Склизкий сразу перестал булькать. «Не тот Мокрохлюп, который Чвак Колодезный, – вспомнила Мари показания барабашек, – а который Каранбуль».

– И про документы спрошу, и про воздух, и про условия досрочного освобождения. Понравилось, значит, тебе с детишками? Соскучился по Рите с Адой?

– Рита с Адой? – удивилась курсантка. – Кто это?

–Две девчонки-невелички. Три года и четыре. Помнишь, я рассказывал про питбуля, которого в многодетную семью купили? Так вот, Рите с Адой родители никогда собаку не купят. Потому что родителям, – Георг повысил голос, – жалко собак.

– Нафальник, – голос подозреваемого всплеснул тревогой, – не фути так, да?

– Какие шутки? Нарушение условно-досрочного – это не шутки. Ты, Каранбуль, теперь у нас рецидивист. То-то Ада будет рада.

– Не имеефь прафоф, – мокро хлюпнул Мокрохлюп, – и доказательстф у тебя нету.

– Как это нету? – Георг повертел перед носом задержанного предметом, напоминающим диктофон. – Тут все записано: и как ты капал, и как она боялась, Кстати, молодец, стажер. Боялась качественно. Запись хорошая получилась.

«Ничего себе приборчик, – подумала Мари. – А нам про такие не рассказывали!»

– Ладно, курсант, – сказал шеф, – слезай с него. Теперь, когда у нас есть оперативная запись, никуда он не денется.

– Ну ты и противный, Каранбуль, – сказала Мари, отирая руки о штаны. – Ты бы хоть мылся иногда.

– А смысф? – удивился кошмар. – Я и так мокфый.

Георг с хлопком раскрыл зонт и достал из него мешок.

– Нафальник, – снова начал разводить мокроту Каранбуль, – может, дововоримся?

– Может, и договоримся, – кивнул Георг. – Нам нужен Омордень.

– Нифего не фнаю, – тут же квакнул бородавочный ужас.

Полицейский прищурился.

– Я как на духу, – воскликнул кошмар, растопырив для убедительности глаза-стебельки. – Фсе, фто знал! Фсе, чтоб мне засфефиться! Я федь мог нафрать тебе пофную шляпу, но я фе с поняфием!

– Решил под дурачка косить? Хочешь, чтобы я на тебя Мари напустил? Мари, допрос!

– Где зарыл труп?! – гавкнула Мари. – В смысле, где утопил труп?!

– Она фто у тебя, бефеная? – уважительно спросил Каранбуль.

– А то, – гордо сказал Георг.

Кошмар раскатисто шмыгнул носом.

– Мне нуфно подумать.

– Может, тебя еще сигаретой угостить? – рассердился Георг. – Иди думай, у тебя тридцать секунд.

Склизкий ушлепал в темноту, где принялся думать – протяжно вздыхать.

– Надо же, до чего наука дошла, – сказала Мари. – Теперь и страх записывать можно!

– Что? – оживился Георг. – Правда? Здорово! А то я этой штукой (он помахал диктофоном) уже который год шпану развожу! Все боюсь на какого-нибудь умника нарваться. Надо будет заказать в Управлении. Эй, мыслитель! Время вышло! Или информация, или тебя ждет ад… Ада. И Рита!

Каранбуль вышел на свет и несколько раз горестно вздохнул, напомнив Мари забарахливший кран.

– Ну, корофе, фнаю я офного охламона, который фнает офного отфорозка, который фнает офного обалдуя…

Берег лесной старицы. Заброшенный домик лесника выглядит каким-то озябшим и съежившимся – то ли от красного закатного солнца, то ли от того, что у него внутри.

Небольшое существо, перебегая от куста к кусту, добирается до двери и шмыгает в дом.