Здесь, в реальном мире - [3]
Вар постарался увидеть ситуацию так, как её видела вожатая. Но, похоже, он видел её как-то по-другому. Он видел огромное пространство и в нём много-много детей. Он попытался объяснить: «Когда речь о людях, то снаружи — это часть внутри», — но вожатая так смеялась, что чуть не повалилась от смеха на другую вожатую, а Вар чувствовал, как у него пылает лицо.
Так он узнал, что место, которое он всегда считал самым правильным для наблюдения, — чуть поодаль, или «на сторожевой башне», как он стал представлять это себе позже, — оказывается, совершенно неправильное.
А когда Вар попробовал забыть неприятный эпизод, он узнал, какие жестокие шутки умеет подстраивать человеку память. Забыть-то можно всё что угодно — например, сам Вар в шесть лет мог запросто забыть причесаться, и точно так же запросто он мог забыть в школе свой ланчбокс; но когда специально стараешься стереть что-то из памяти, то чем сильнее стараешься, тем крепче оно впечатывается.
Остальные дети тоже ничего не забыли. Ярлык снаружи прилеплялся к нему каждое лето, год за годом, — невидимый, но неотвязный, как дурной запах; и Вара оставляли снаружи.
Что, кстати, его вполне устраивало. Зато он теперь всегда следил за тем, чтобы в присутствии взрослых казаться внутри. Ничего сложного на самом деле: для взрослых «быть вместе со всеми» означает быть там же, где и все, — чисто географически. Достаточно переместиться на несколько шагов вправо или влево — и ты уже там, где им надо.
Всё равно: больше в эту «Рекреацию» — ни ногой. Даже на недельку-другую, до возвращения в Сансет-Палмс.
Вот там он был по-настоящему счастлив. Бассейн, конечно, глубиной всего-то по макушку, а шириной — можно встать на середину и трогать противоположные стенки руками. Но стоит в него погрузиться — и тебе уже кажется, что всё на самом деле хорошо. Прямо очень хорошо. И почему-то сразу включается воображение. Пока Вар плавал в этом бассейне, у него появлялись десятки отличных идей. Сотни.
А вот ещё, даже лучше бассейна: когда он рассказал бабушке про свой доклад «Защита средневекового замка» и что он хочет построить модель замка, чтобы лучше представить, как там жили рыцари, она вдруг сказала: «Так возьми и построй. Прямо тут. — И обвела рукой обеденный стол. — Где обедать будем? Велика важность… Да хоть за разделочным столом».
А потом начались райские дни, когда он бродил по окрестностям и отыскивал подходящие материалы для замка. И счастливые вечера, когда он его строил. Конечно, он немного скучал по дому. Но что-то внутри него, что было стиснуто и зажато всю жизнь, расправилось там, в Сансет-Палмс.
Вар вышел на задний двор и огляделся: как бы убедить родителей, что он найдёт себе занятие на эту самую недельку-другую? Двор, ему показалось, виновато пожал плечами. «Мальчик обвёл глазами пустошь», — это был голос за кадром. Неслышный, естественно.
«Пустошь» — пожалуй, преувеличение, но не очень большое. Хозяин дома, мистер Шепард, был не из тех хозяев, которые готовы тратить деньги на благоустройство дворов, а родители Вара — не из тех родителей, которые готовы тратить время на стрижку газонов; поэтому двор стоял голый. Старый сарай, забитый хламом, оставшимся от предыдущих арендаторов (которые съехали десять лет назад), пара проржавелых шезлонгов да кривобокий складной садовый стол. И все они будто силились в последний раз глотнуть воздуха, пока сорняки не удушили их окончательно.
— Пустошь, — повторил он.
И вдруг понял: это же ровно то, что надо. Идеально.
Он сбежал с крыльца. Вот она — шикарная, гениальная идея, и даже не понадобился включающий воображение бассейн!
Когда в конце лета родители купят этот дом, то ведь и двор они тоже купят. Шезлонги можно разломать и пустить их на рыцарское снаряжение. Сарай сойдёт за тронный зал. Стол — почти что готовый подъёмный мост, только ножки отпилить. А никчёмная полоска никому не нужной земли сбоку от дома превратится в барбикон — внутренний двор замка, начинённый множеством смертоносных преград. Котлы с кипящим маслом… ладно, на худой конец можно обойтись и без котлов, но катапульта — это обязательно. Он вырежет в заборе зацепки для ног и научится брать высоту с разбега — точнее, брать крепостной вал приступом, вот как это называется. Этот последний мелькнувший образ был так хорош, что Вар прокрутил его ещё раз, добавив для верности рыцарский девиз: Выше голову, шире грудь, смело вперёд.
Вар уселся на край стола, потом откинулся на спину и стал смотреть в небо. Жалко, что он не родился в Средние века. Всё тогда было гораздо проще, особенно если ты рыцарь. У каждого рыцаря была книга с правилами — Рыцарский кодекс чести, там всё было ясно: Делай всегда то-то, не будь никогда таким-то. Если ты рыцарь, то тебе всё про себя понятно. Понятно, куда ты идёшь.
А сейчас Вар даже не был уверен, что он вообще куда-то идёт. Скорее — его несёт. Может быть, по течению.
Вот у мамы есть кодекс, как у рыцаря, — чёткий и ясный, и она всё время пытается приобщить к нему Вара. Например, она говорит: «Если ты не думаешь на три шага вперёд, значит, ты уже на четыре шага отстал». Хотя на самом деле это не правило, а головоломка — нет, честно, Вар понятия не имеет, как её распутать.
