Здесь русский дух... - [30]

На них казак вышел случайно. Как-то июньским вечером, обходя караулы, выставленные вдоль ближних дорог, Ефим с двумя казаками попал в засаду. Тех-то упыри сразу уложили из мушкетов, а его взяли в плен.

— Зачем я вам? Возьмите, дьяволы, мое оружие и коня, а меня отпустите… — спрашивал в страхе Верига, когда злодеи тащили его на аркане в свой бесовский табор.

Его притащили чуть живым — избитым, в крови, с мутными от боли глазами, как у пьяного.

Ефима освободили от веревок и поставили на колени. Услышав голоса, из шалаша, скрытого от чужих глаз молодым ельником, вышел какой-то человек в помятом кафтане и мохнатой шапке. Он был невысок и худ, а сплошь покрытое волосами лицо делало его похожим на лешего.

— Вот, атаман, взяли в плен казака… — иронически проговорил детина с длинной косматой бородой и квадратным черепом, который еще там, на дороге, вместе с товарищами завязал Ефима пенькой.

— В плен, говорите? — наклонившись и внимательно всматриваясь в лицо пленного, спросил тот, кто явно исполнял главенствующую роль среди разбойников. — Кто же ты будешь? — обратился незнакомец к Ефиму.

У того плыли круги перед глазами. Еще бы! Пленника волокли по земле. Как он еще Богу душу не отдал?

— Ефим я… Верига… Хорунжий албазинского войска, — чуть слышно проговорил Верига.

Его слова вызвали громкий смех. Десятка два ворюг стояли вокруг него и весело гоготали.

— Чего смеетесь? Так и есть, — обиженно проговорил Ефим.

Главарь поднял руку, и его люди тут же умолкли.

— Мы тебе верим, казак, только войска-то у вас нет никакого, — усмехнулся он. — Сколь вас там? Сто, двести человек?.. Да разве ж это войско? Мы и не боимся вас, дураков. Чего хотим, то и воротим.

— Точно! — поддакнул злодей с глазами, похожими на шары. — Слышал про Шайтана? Так вот, собственной персоной, — кивнул он на своего тщедушного вожака. — Его теперь вся Сибирь боится, и даже те, что на богдойской стороне.

Ефим взглянул на главаря и удивился. Вроде человек как человек, правда, косматый. Хорошие люди считали его оборотнем. Вроде как бродит по ночам вместе со своими уродами и людей со скотом крадет. Албазинцы не сомневались в вампирской сущности Шайтана, поэтому видели необходимость раскопать его могилу и пробить труп осиновым колом. Только где эта могила? Кто в ней? Бывший упырь. Вот только как его звали-величали?..

— Значит, ты — Шайтан? Слыхали, слыхали — как же не слыхать? Помнится, даже азиатский князь Лавкай о тебе говорил. Вроде как ты у него лошадей увел.

— Было дело, — усмехнулся главарь.

— Я давно с тобой хотел познакомиться, — неожиданно проговорил казак.

Шайтан недоуменно посмотрел на него, медленно произнеся:

— Чего-чего? Наверное, в плен хотел меня взять и вздернуть на березе?

— Да нет, — поморщился Ефим. — Напротив! Хотел воспользоваться твоей помощью.

Он стал с жаром рассказывать ворам о том, как его тяготит казацкая служба, как он ненавидит всех казаков, и особенно тех, кто его оскорбляет. Разбойные люди слушали Ефима, не перебивая, а когда он кончил говорить, то бандит с огромными глазами отрезал:

— Не верю я ему! Давай, атаман, я лучше кишки негодяю выпущу. Если отпустим, то он сюда приведет казаков.

Главарь был неглуп и хитер, поэтому, в отличие от многих своих сподручников-дураков, имел возможность посмотреть глубоко в человеческую душу.

— Нет, казак не врет. По его глазам вижу бандитскую природу. Такой же, как мы, а то и хуже, — добавил он. — Видишь, глаза-то какие мутные. Раз такие глаза, значит, с душой не все в порядке. Будет нам служить!

С тех пор Шайтану стали известны все события, творившиеся в Албазине. Вот и сейчас Верига ехал к разбойным людям, чтобы сообщить им о предстоящем отъезде атамана. Еще он собирался попросить главаря устроить казакам засаду, и тогда перебить всех до одного.

«Амур будет наш, — скажет он при встрече Шайтану. — Всех преступников с земли русской соберем и устроим здесь свое царство. Вот уж погуляем на славу!»

5

Распрощавшись с Ефимом, Федор оседлал Киргиза и отправился в Монастырскую слободу. Он думал отыскать мастера в кузнице, а увидел его бегущим по проселочной дороге, мимо череды убогих крестьянских изб. Впереди, с криком и плачем, прихватив руками полы сарафанов, спасались бегством две дочки мастера — Любашка и Варька. Чего они там натворили — лишь Богу известно, но Платон наконец их догнал. Содрав с Варьки плетеный поясок, он начал остервенело хлестать им дочерей. Те визжали на всю слободу, просили пощады. Платон был неумолим, и только рука Федора его остановила.

— Зачем так расходиться, Платон? Неужели твои красавицы прогневали отца? — вырвав из его рук поясок, спросил Опарин.

Тот засопел. Его огромные ноздри, словно кузнечные горны, стали бешено и широко раздуваться, обдавая огнем взлохмаченную рыжую бороду. У Платона был бешеный, хотя, как говорили, отходчивый нрав.

— Красавицы! — передразнил он казака. — Вот выпорю их как Сидоровых коз, а потом в темном помещении продержу до утра, тогда не захочется блудить по ночам, — резко закончил мастер.

— Неужели? — усмехнулся казак и поглядел на Платоновых девиц. Те замерли, опасаясь новых ударов от отца.