Здесь птицы не поют - [47]

Здесь Рогозин увидел знакомые лица: Шепелявого, Борисова, шестипалого Санька, обоих капитанов — мента и военного, дуру — Лариску, нескольких «рыбаков — юристов». Не было глав обоих лагерей — Савельева и Петра. Отсутствовал коротышка Иван, не увидел Рогозин Андреевны и второй тетки томских — Наташи, не было обоих аспирантов — Петра и Кирилла.

— О — о-о! — появление Рогозина и Юрика было встречено радостным, но сдержанным воплем Борисова: — Эксперт пришел! Продукты принес. Живем, братва!

— Идите, — подтолкнул их Геша, — а мне на пост нужно вернуться.

Почему‑то все принялись их тискать, стучать кулаками по спинам, совать под нос куски запеченного на костре мяса, поить горячим чаем. Каждый норовил задать новичкам важный вопрос и, не дожидаясь ответа, спрашивал еще что‑то. Людям как будто важнее было выговориться самим, чем услышать слова пришедших. Все здорово нервничали, но причины этой нервозности Рогозин долго не мог понять.

Несмотря на всеобщее возбуждение, Рогозин отметил, что подъем этот какой‑то истеричный, вымученный, а на самом деле настроение у всех подавленно. Отметил и что люди украдкой часто крестятся и никто не спешит поделиться планами на будущее.

Через четверть часа все немного успокоились, и разговор потек почти размеренно и рассудительно. Сначала капитан Семен подробно выспросил Рогозина о последних днях и, видимо, остался доволен рассказом. К тому же все, толпившиеся вокруг костра, согласно покивали головами и обстановка стала куда разряженнее. Второй капитан угрюмо молчал, словно и не было ему никакого дела до рогозинских мытарств.

— А вы как здесь собрались? — осмелился спросить Рогозин, когда немного освоился с новой ситуацией.

Сидевшие у костра переглянулись, лица их посерели — это было видно даже в неверном освещении пляшущего огня.

— Шпать мне пога, — поднялся Шепелявый. — Шабачья шмена моя. Молитву пегед шном еще шотвоить нужно и печати на входе пговеить. Не дай Бог, ночью дощщь пойдет, жнаки мои шмоет, тогда нам вшем къышка.

— Да, — поддержал его капитан Семен, — тебе пора. Да и нам тоже выспаться нужно. Черт, — он сплюнул через плечо и перекрестился, — знает, что нас завтра ждет. Лучше быть в форме. Санька вам все расскажет. А потом тоже спать ложитесь.

Народ разошелся по углам, где прямо на неровный каменный пол были набросаны какие‑то вещи — вместо матрасов. Почти не разговаривая между собой, люди улеглись.

Все это выглядело так странно, что Рогозин не мог не отметить, что его собратья по несчастью, которых, как он считал, он знает как облупленных, здорово изменились за последние пару дней.

Перед затухающим костром остались только Санек, Юрик и Рогозин. Виктор долго молча смотрел на тлеющие угли и ждал каких‑то слов, но вскоре понял, что, кажется, никто не спешит посвятить его в происходящее.

— Так что случилось? — Снова спросил он Шестипалого. — Где Савельев с Атасом? Где аспиранты?

Тот беззвучно пожевал свои сухие тонкие губы, поскреб увечной клешней заросшую щетиной щеку, отхлебнул из чашки крепчайшего чая с какими‑то таежными отдушками и только после этого ответил:

— Никто тебе этого не расскажет, Вить. Потому что никто не знает. Юрик вон говорит, что это какие‑то якутские подземные черти наружу выбрались, но, знаешь… Мы ведь все — взрослые люди и в чертей мало верим. Геша вот считает, что началось инопланетное вторжение. Он думает, что мы случайно открыли какой‑то межпланетный портал и сюда полезли эти вот… существа. Или не мы открывали, просто так совпало. Начитался фантастики, теперь бредит. Ты видел кого‑нибудь из них?

— Светящегося такого… с четырьмя руками. И еще Моню только что какой‑то чучуна утащил. Но этого я почти не видел — так, пятно темное, шевелящееся.

— Они почти все такие, — кивнул Санек. — Какие‑то размытые пятна тумана, светящиеся уродцы, издалека в бинокль я видел еще двух человекоподобных. Оба такие, знаешь, перекачанные качки, рогатые и с хвостами. Такие, знаешь, качки, как на картинах этого… ну, художник… про Конана — варвара картинки рисовал?

— Вальехо? — Рогозину нравились похожие на чудовищные открытки картины художника, где‑то дома даже валялся дорогущий альбом.

— Да. Видел у него монстров таких — пережравших анаболиков, клыкастых, рогатых, с наростами на спинах? Вот и эти точно такие — будто с его картин сошли. Черти, — сказал, словно выплюнул слово Санек, и тут же рука его совершила уже привычное движение: ото лба вниз, потом от плеча к плечу. — Раньше бы я сам первый сказал тому, кто мне о таком стал бы рассказывать — проспись и больше не пей так много, но не теперь. Теперь я не уверен, что такой совет поможет. И знаешь, что еще я видел? Мне мало кто верит, но это правда!

— Улу Тойона? — жадно спросил Юрик, прикуривая от ветки.

— Не кури здесь, — шлепнул его по руке шестипалый. — Люди спят. Да и вообще. Шепелявый говорит, что мерзким табачищем мы его молитвам вредим и делаемся видимыми для этих…

— Он же сам смолит как паровоз? — удивился якут, но сигарету затушил.

— Бросил. Уже три дня. И мы все бросили. И ты бросишь. Если жить хочешь.

Юрик кивнул, но початую пачку сигарет по — куркульски спрятал в свой обшитый амулетами сидор.