Здесь обитают чудовища - [41]

Он что-то недовольно буркнул, после чего обратился с каким-то приказанием к своему спутнику. Ника поставили на ноги, заломили назад руки и связали их больно впившейся в тело веревкой. Затем человек, взявший Ника в плен, обошел его, появился у него из-за спины, и Ник наконец его увидел.

Сложением очень напоминавший Страуда, во всем остальном он резко от него отличался. Большую часть лица скрывала грязная борода, поднимавшаяся на скулах чуть ли не до самых бровей, столь же густых и жестких. На голову был надет помятый, изъеденный ржавчиной шлем, имевший выступ, защищавший от ударов нос. Остальная одежда была под стать: ржавая кольчуга поверх рубахи, которая от старости и грязи стала почти черной, кривоватые ноги тесно облегали испещренные дырами штаны, а башмаки грозили вот-вот развалиться.

Однако он был вооружен. На поясе висел меч, с другой стороны – огромный кинжал, из-за плеча выглядывала дуга арбалета. Он достал кинжал из ножен и с вожделением поглядел на Ника, нацелив острие ему в горло.

Монах помотал головой – сильно и отрывисто, что отличало все его движения, – и коротко отдал какой-то приказ. Второй ухмыльнулся, в прогале его отвратительной бороды мелькнули остатки сломанных зубов. Схватив Ника за плечо, он толкнул его вслед за монахом, который заковылял вперед, неся свой шест с крестом так, словно это было одновременно и знамя, и оружие, в любой момент готовое к бою.

Яснее ясного, что Ник попал в руки бродяг. Сраженный собственным безрассудством, он все еще не мог как следует собраться с мыслями. Что к этим людям нельзя воззвать как к товарищам по несчастью, он с каждой минутой убеждался все больше. От солдата, подгонявшего Ника мощными тычками, веяло звериной жестокостью. Монах, по мнению пленника, был ничуть не лучше.

Они вышли на берег небольшого ручья, где их встретили еще трое солдат, так похожие на первого, словно все они – братья. Но главными в этой компании были не солдаты: власть, очевидно, делили между собой монах и еще одна особа, сидевшая, привалившись спиной к валуну. Она зубами рвала кусок полупрожаренного мяса, и еще несколько кусков, насаженных на палочки, лежали на угольях сбоку от костра. Жир блестел у нее на подбородке, капал на отделанный кружевом лиф платья, сливаясь со следами прежних трапез. От застарелой грязи ее кожа была серого цвета, тусклые пряди волос выбивались из растрепавшихся кос. Однако черты лица говорили о том, что чисто вымытая и ухоженная, она могла бы считаться красавицей даже в мире Ника. На ее замызганном платье сохранилась тонкая вышивка, а пояс и украшавшие каждый палец кольца были усыпаны драгоценными каменьями. На голове красовалась золотая диадема с тусклым голубым самоцветом. Она казалась безнадежно опустившейся принцессой, сошедшей с картинки из сказки.

Заметив Ника, она отбросила кость, которую со вкусом обгладывала. Сев прямее, она указала на него властным жестом и что-то повелительно проговорила. Что именно она сказала, Ник не понял, хотя отдельные слова показались ему знакомыми. Когда он не ответил, страж снова его ударил.

Однако монах оттолкнул солдата и яростно что-то выкрикнул. Недоброе оживление, появившееся было на лице женщины, когда ее подданный попытался вразумить пленника, погасло, сменившись разочарованием. Она передернула плечами и сделала знак рукой. Один из бродяг поспешил снять с углей и поднести ей очередной кусок мяса.

Тем временем монах встал перед Ником и медленно заговорил, делая паузу после каждого слова. Ник все равно ничего не понял и покачал головой. Взявший его в плен солдат опять выступил вперед. Сперва он довольно почтительно обратился к монаху, затем повернулся к Нику.

– Ты – кто? – проговорил он очень гортанно, но, по крайней мере, вопрос был ясен.

– Николас Шоу – а вы?

Солдат злобно ухмыльнулся.

– Неважно. Ты дьявольское отродье. – Он сплюнул. – Мы держим… демоны увидят… Они задают нам жару, а мы зададим жару тебе.

Затем снова заговорил монах, явно обращаясь к солдату. Облизывая пальцы, его перебила женщина, и при ее словах все четверо солдат громко расхохотались, монах же стремительно обернулся к ней, потрясая шестом. Слушая его словоизвержение, она продолжала улыбаться, но молчала. Солдаты, однако, веселиться перестали.

Ника подтащили к ближайшему дереву, прижали спиной к стволу и накрепко привязали плетеным кожаным ремнем. Монах наблюдал за этим удовлетворенно и с одобрением. Затем Ника оставили наедине со своими мыслями, а бродяги вернулись к костру, расселись вокруг и принялись за еду.

От запаха мяса Ник почувствовал голод. Казалось, уже целая вечность прошла с тех пор, как Линда кормила его похлебкой. Однако сильнее голода его мучила жажда, и смотреть на журчащий в нескольких шагах ручей становилось все нестерпимее.

Казалось, бродяги не торопятся покинуть это место. Один из солдат (точнее, решил Ник, их следовало бы назвать латниками, ибо принадлежащая им потертая амуниция была несомненно более сродни средневековью, нежели его собственному времени) вывел из зарослей нечищеную, тяжело переставляющую ноги тощую клячу и карнаухого мула. Он подвел их к воде и дал напиться, затем снова увел в кусты.