Здесь и теперь - [11]

— Дальше что? — равнодушно спросил я. — Мне ведь теперь, чтобы выиграть, нужен только девятый из следующего заезда?

— Совершенно верно. И ты ухитрился из одиннадцати выбрать самую дохлую скотину. Второй раз чуда не будет.

— Тогда пойдём домой! Хочешь ко мне, хочешь — к тебе. Я, признаться, замёрз, да и виски трещат.

— Раз зацепился — нужно все же дождаться. Будешь ставить ещё?

Я отрицательно покачал головой.

— А я побегу.

Пока он бегал к кассам, я ходил взад–вперёд вдоль барьера, пытаясь превозмочь начинающийся озноб, и все смотрел на мелькающих вокруг людей, вдохновлённых иллюзией дармовой наживы. Все они были разные, но общая печать мелких хищников проступала на этих лицах.

Наконец начался третий заезд. Я уже не пытался следить за лошадьми, понимал: чудо второй раз не случится. «И к лучшему, — думал я, — получу зарплату — отдам пятёрку. Лишь бы не простудиться…»

И снова толпа завопила тысячами глоток:

— Жу‑ли–ки! Аферисты!

Левка больно ударил кулаком в плечо, жарко вздохнул:

— Видел? Твоя пришла. Девятый номер!

— Я выиграл?

— Да это на тебя поверье сработало! Получишь, наверное, рублей сорок или пятьдесят.

Мне стало жарко.

— За сочетание четыре — девять сто девяносто рублей. Ровно, — объявило радио.

— Понял? Ты выиграл сто девяносто рублей! — обнял меня Левка. — Где билет? Давай получу!

Замерзшими, негнущимися пальцами я вытащил засунутые под крышку своей папки билетики.

— Да ведь у тебя их два! Одинаковых! Ты выиграл два раза по сто девяносто!

— Сколько же это? — Я никак не мог сосчитать.

Левка метнулся к кассам, прибежал обратно, сунул толстую пачку денег.

— Триста восемьдесят. Ровно.

Через пятнадцать минут мы сидели в тепле ресторанного зала, в том же здании бегов, только здесь было тихо, несуетно.

— Что будешь делать со своим богатством? — спросил Левка, когда перед нами задымилась рыбная солянка и официант, разлив водку из графинчика в рюмки, удалился.

— Почему моим? Разделим поровну. Моей части с лихвой хватит на свитер и дожить до первой зарплаты. Представляешь, сегодня я получил постановку у Гошева.

— Ты? Артур Крамер? Постановку у Гошева? Даже теоретически этот сценарий, я тебе уже сто раз твердил, так же обречён, как и все остальные твои затеи. И мои тоже. Никогда не поверю!

— Что ж… К сожалению, ты прав. — Я рассказал, как обернулось дело, как согласился на подачку, на это «Первомайское поздравление».

— Хреновина, — констатировал Левка. — Уноси ноги, пока не поздно.

— А ты бы смог отказаться?

Левка яростно дохлебал солянку, отодвинул от себя тарелку.

— Я уже ото всего отказался.

— То есть?

— Видишь ли, я даже тебе не говорил. Но теперь уже можно — добился разрешения, уезжаю.

— Ладно тебе! Ну и шуточки у вас сегодня с Галкой! С ума сошли?

— История покажет. — Лицо Левки стало таким же чужим, грубым, как лица Гали и Машеньки. — Обрыдло. Все. Вплоть до погоды. Есть страны, где вот сейчас, в ноябре, купаются в море.

— В Израиле, что ли?

— Еду туда, но я, естественно, сделаю все, чтобы оказаться в Штатах.

— Это серьёзно?

— Еще как! Завтра мы с Галей разводимся. Фиктивно, конечно. Ее пока не пускают — работала в «ящике». Ничего! Через какое‑то время устроюсь — пришлю им вызов.

— Какой вызов? Какие Штаты? Ведь это же ты с самого начала, ещё когда мы только познакомились, только начали учиться на режиссёрских курсах, именно ты твердил о неотделимости судеб каждого из нас от судеб России. Все эти семь лет занимался Карамзиным, Ключевским, Соловьевым, вынашивал сценарий о Ходынке, той же России. В чём дело? Что изменилось?

— А ничего особенного, — сказал Левка. — Знаешь, у младенцев со временем выпадают молочные зубы… Так и у меня — махал молочными крылышками, шумел, а потом раз — и отпали.

— Ну, понятно, столько лет без работы, устал, вечное безденежье…

— Все так, старина, да не в этом суть. Между прочим деньги кое–какие последние месяцы появились, нашёл я себе все‑таки экологическую нишу благодаря ипподрому. — Он понизил голос. — Здесь орудует банда, связанная с наездниками. Смотрю, что ставит один тип, и делаю то же самое.

— Погоди, не отвлекайся. Стоило ли вести бескомпромиссную жизнь, штудировать Ключевского?

— Стоило, — сухо ответил Левка. — Хотя бы для того, чтобы убедиться: той России не существует. Все, о чём они писали, начиная с Гоголя, если и было, то исчезло от одного только смешения с другими народами. Какая там особая миссия! Все на поверку оказалось религиозным сиропом, в который влип и Достоевский, и тот же Тютчев. Вместо «святой земли» — Нечерноземная зона, откуда чапают колхозники.

— Минуточку, кто войну выиграл, кто стал сверхдержавой?

— А чего хорошего от сверхдержавства? Термоядерное противостояние? Древний Рим тоже был сверхдержавой, пока не смешался с варварами, и куда делись эти древние римляне, ищи–свищи вместе с их империей. — Он помолчал, потом залез во внутренний карман пиджака, достал оттуда сложенную вдоль школьную тетрадку. — Я сам хотел повидаться. Звонил тебе утром, давно хочу поделиться открытием, был все‑таки один трезвый человек. Послушай, что он пишет: «Мы не принадлежим ни к одному из великих семейств человечества, ни к Западу, ни к Востоку, не имеем преданий ни того, ни другого. Мы существуем как бы вне времени, и всемирное образование человеческого рода не коснулось нас». А вот ещё: «Дома мы будто на постое, в семействах как чужие, в городах как будто кочуем».