Здесь и сейчас - [63]

Вот почему мы боимся влюбляться. Лишь тщательно исследовав человека и полностью убедившись в его благонадежности, мы можем влюбиться. Это значит: сначала мы убеждаемся, что от человека не исходит никакой опасности, и лишь затем влюбляемся. Вот для чего изобретен брак — сначала мы женимся, сначала принимаем необходимые меры, затем влюбляемся — потому что любовь опасна. Любовь текуча — это вход в каждого. Опасно влюбиться в незнакомца, потому что ночью он может ускользнуть со всеми твоими ценностями! Поэтому сначала мы точно выясняем, кто этот человек, что он делает, откуда его родители, какой у него характер, какие у него качества. Мы принимаем все меры социальной предосторожности; лишь тогда мы принимаем индивидуальность в браке.

Мы испуганные люди — мы хотим сначала сделать все безопасным. Чем более мы окружаем себя безопасностью, тем жестче и холоднее становится окружающая нас стена льда, и она сжимает все наше существо. Наше отделение от Божественного случилось лишь по одной причине: мы не текучи, мы стали твердыми. Это единственная причина отделения: мы не течем, мы стали как кирпичи; мы не похожи на воду, мы похожи на замерзший лед. Если мы станем похожими на жидкость, отделения больше не будет существовать; но мы будем похожими на жидкость, лишь, если согласимся видеть и жить смерть, когда примем, что смерть существует.

Увидев и осознав, что смерть существует, почему мы должны бояться? Если смерть есть наверняка, если волна точно знает, что она обречена на исчезновение, если волна открыла, что само рождение содержит смерть, если волна узнала, что ее распад начался в то мгновение, когда она была создана, — дело ясно. Зачем теперь превращаться в лед? Тогда она примет себя и будет волной, сколько нужно, и она примет и будет океаном сколько нужно. Вот и все! Дело кончено! Тогда все принято. В этом приятии волна становится океаном. Тогда тревоги об исчезновении больше нет, потому что волна знает, что существовала до своего возникновения, и будет продолжать существовать после своего исчезновения не как «я», но как безграничный океан.

Когда Лао-цзы был при смерти, кто-то попросил его открыть некоторые тайны его жизни. Лао-цзы сказал:

— Вот первая тайна: никто никогда не побеждал меня в этой жизни.

Услышав это, ученики пришли в волнение. Они сказали:

— Ты никогда раньше нам этого не говорил! Мы тоже хотим побеждать. Пожалуйста, покажи нам этот трюк.

— Вы сделали ошибку, — сказал Лао-цзы. — Вы услышали что-то другое. Я сказал, что никто не мог меня победить, а вы говорите, что хотите побеждать. Это совершенно противоположные вещи, хотя они и кажутся похожими по смыслу. В словарях, в мире языка у них один смысл: человек, который не побежден, — победитель. Я просто говорю, что никто не мог меня победить, Тогда, как вы говорите о том, чтобы побеждать. Убирайтесь отсюда! Вы никогда не поймете моих слов.

Ученики взмолились:

— Все равно, пожалуйста, объясни. Пожалуйста, покажи нам технику. Как тебе удалось никогда не быть побежденным?

— Никто не мог меня победить, — сказал Лао-цзы, — потому что я всегда оставался побежденным. Нельзя победить побежденного человека. Я никогда не был побежден, потому что никогда не желал победы. Фактически, никто не мог втянуть меня в борьбу. Если кто-то приходил бросить мне вызов, он находил, что я уже побежден, и не мог получить удовольствия, побеждая меня. Радость в том, чтобы победить того, кто желает победы. Какое удовольствие побеждать того, кто не хочет победить сам? Фактически, нам доставляет удовольствие разрушать это кого-то другого, потому что это усиливает наше собственное. Но если человек уже стер самого себя, какое удовольствие в том, чтобы уничтожать этого человека? Наше эго ничего от этого не выиграет. Чем более мы добиваемся успеха в том, чтобы разрушать чужие эго, тем сильнее становятся наши собственные. Сломленные эго других становятся силой для наших эго. Но эго человека, о котором мы говорим, уже сломлено.

Например, если ты собираешься победить человека, и вдруг, прежде чем ты собьешь его с ног, он сам ложится на землю; прежде чем ты на него сядешь, он сам приглашает тебя и позволяет тебе на него сесть. Каким тогда будет твое состояние? Ты убежишь оттуда! Что еще ты можешь сделать? Люди, наблюдающие за вами, будут смеяться, они скажут:

—Давай, садись на него, садись поудобней. Почему ты убегаешь?

Кто будет выглядеть глупее, тот, кто сядет на этого человека, или человек, который продолжает смеяться и смех которого будет эхом отражаться во всей твоей жизни?

Поэтому когда кто-то бросает этому человеку вызов, он ложится на землю и говорит:

— Давай, садись на меня. Ты для этого пришел, не правда ли? Так сделай это. Пожалуйста, не заботься, не беспокойся слишком; не нужно напрягаться — просто иди сюда и сядь на меня.

Лао-цзы продолжал:

— Но вы просите что-то другое. Вы хотите, чтобы я рассказал вам технику победы. Если вы думаете о победе, то проиграете. Человек, лелеющий мысль о победе, всегда оказывается проигравшим. Фактически, поражение начинается с самой идеи о победе.

Лао-цзы продолжал: