Зази в метро - [10]

— Здорово, ничего не скажешь, — пробурчал Габриель.

— Вам остается только сообщить в полицию.

— Мне лично это ни к чему, — сказал слабеющим голосом Габриель.

— Сама она не вернется.

— Неизвестно.

Подшаффэ пожал плечами.

— Честно говоря, мне-то в конце концов наплевать.

— Мне в глубине души тоже.

— А она у вас есть?

Габриель, в свою очередь, пожал плечами. Надо же, еще и хамит. Не говоря ни слова, он пошел досыпать.

IV

Пока сограждане и согражданки продолжали обсуждать случившееся, Зази потихонечку смылась. Она повернула в первую улицу направо, потом налево и крутила так до тех пор, пока не оказалась у городских ворот. Роскошные четырех-пятиэтажные небоскребы возвышались по обе стороны великолепного бульвара, на тротуарах громоздились, наезжая друг на друга, лотки с занюханным товаром. Густая сиреневая толпа стекалась сюда со всех сторон. Монументальная фигура торговки воздушными шарами и ненавязчивая музыка, доносившаяся с карусели, удачно дополняли это воинственное шествие. Зази была настолько восхищена происходящим, что не сразу заметила возвышавшееся неподалеку на тротуаре довольно вычурное произведение из кованого железа, увенчанное надписью «МЕТРО». Уличные сцены были тут же преданы забвению. Дрожа от возбуждения, Зази подошла к подрагивающей от людского потока надписи и, обойдя мелкими шажками перила, обеспечивающие безопасность граждан, оказалась наконец у входа в метро. Но спуск преграждала решетка. К ней была прикреплена дощечка с выведенной мелом надписью, которую Зази разобрала без особого труда. Забастовка продолжалась. Запах железистой обезвоженной пыли тихо струился из отверстия, ведущего в недосягаемую бездну. Зази вконец расстроилась и заплакала.

Она так самозабвенно предалась этому занятию, что решила даже присесть на скамейку, чтоб обливаться слезами в более удобной позе. Однако очень скоро ей пришлось отвлечься от своей скорби, поскольку она ощутила рядом чье-то присутствие. Зази с интересом ждала, что за этим последует. Последовали слова, произнесенные мужским голосом, а точнее, фальцетом. Слова сложились в следующее вопросительное предложение:

— Дитя мое, что-нибудь случилось?

Глупость и лицемерие этого высказывания лишь удвоили объем слез, вытекавших из Зазиных глаз. Казалось, в ее груди скопилось столько рыданий, что совладать с ними она уже просто не в силах.

— Неужели все так ужасно? — поинтересовался голос.

— О! Да, мсье!

Пора уже было взглянуть на этого мерзавца. Проведя рукой по лицу и превратив тем самым потоки своих слез в мутные грязные ручейки, Зази, наконец, повернулась к собеседнику. Ее изумлению не было предела. Выглядел он чудовищно: на нем были большие черные усы, котелок и широкие башмаки. В руках он держал зонтик. «Ниможит быть, — сказала себе Зази внутренним голосом. — Ну просто ниможит быть, это какой-то актеришка вышел погулять на улицу из тех самых былых времен». Он был настолько нелеп, что ей было даже не до смеха.

Он же скроил на своем лице приветливое выражение и протянул девочке удивительно чистый носовой платок. Завладев им, Зази наскребла туда немного грязи, скопившейся на ее щеках, и в дополнение к этой аппетитной лепешке несколько раз звучно высморкалась

— Не надо так расстраиваться, — ободряюще произнес хмырь. — Ну, что случилось? Тебя побили родители? Что-нибудь потеряла? Боишься, что накажут?

Ну и чушь же он нес! Зази вернула ему заметно отяжелевший носовой платок. Он же без всякого омерзения засунул эту гадость себе в карман и продолжал:

— Ты должна мне все рассказать. Не бойся. Мне ты можешь сказать все как есть.

— Почему это? — не без скрытого коварства пробормотала Зази.

— Почему? — растерянно повторил хмырь. И начал скрести зонтиком асфальт.

— Вот именно, почему? Почему я должна вам все рассказывать?

— А потому, — ответил он, прекратив скрести асфальт, — что я люблю детей, маленьких девочек и маленьких мальчиков.

— Вы просто обыкновенный мерзавец, вот вы кто.

— Вовсе нет, — воскликнул хмырь с таким пылом, что Зази даже удивилась.

Воспользовавшись создавшимся преимуществом, хмырь предложил ей выпить какокалы в первом попавшемся баре, при этом подразумевалось, что угощать он будет при свете дня и большом скоплении народа, одним словом, чего уж там, без всяких гнусных намерений.

Зази решила не выказывать своего восторга от перспективы раздавить бутылочку какокалы и принялась с серьезным видом рассматривать толпу, снующую меж двух рядов лотков на противоположной стороне улицы.

— Чего они там суетятся? — спросила она.

— На барахолку идут, — ответил хмырь, — или, вернее, барахолка идет на них, ибо начинается она именно там.

— А! Барахолка! — сказала Зази с видом человека, которого не так легко выбить из седла. — Знаю! Там можно купить по дешевке пару римбрантов, продать их потом какому-нибудь америкашке, и тогда, считай, день прожит не зря.

— Там не только римбрантов продают, — сказал хмырь, — там есть гигиенические стельки, лаванда и гвозди и даже неношеные куртки.

— А американские шмотки?

— Разумеется. Там продается и жареная картошка, вкусная, не вчерашняя.

— Американские шмотки — это вещь.