Зажигалка - [3]

Я уже разбушевалась:

— Какая разница, кому выпало его гнать в шею, тебе, другому, пусть радуется, что меня не было, вот тогда бы ему здорово досталось… Думаю, словами я бы не ограничилась или какими-нибудь там толчками, врезала ему первым, что под руку попало. Подлец несчастный, фраер проклятый, горазд заливать, я его еще тогда толком не знала, так он такую гадость мне всучил! Потеряла я бдительность, это точно, он и навешал лапши на уши. А теперь и не знаю, что делать, не перекапывать же весь сад!

— Может, еще примутся, — пытался утешить меня Витек.

— Что примется? То, чего я не хочу? Представляете, какую штуку отмочил с живой изгородью? Каждую ее сторону сделал на свой лад, а на фига мне четыре елки, леса я сажать не собираюсь. Два красных клена вплотную друг к дружке, ну прямо городской парк, а не маленький уютный садик. Обнаружилось, к сожалению, поздно, что он успел воткнуть мне какой-то орех, падуб какой-то, липу. И как я поверю, что вот этот прутик — липа? Я платила за большие деревья, а не за саженцы, что он себе воображает, двести лет я буду жить, что ли? Тюльпановые луковички по двенадцать злотых!!! По двенадцать, будто они из золота! Нет, ответил, не из золота. Значит, из платины, не иначе. Горный колокольчик вместо наперстянки. А во что он все это втыкал, знаете? В строительный грунт первой категории, подонок!

Пан Ришард не утерпел и поправил меня:

— Второй. Первая категория — это монолитная скала.

— Какая разница, сажал в окаменевшую глину! И все это я велела ему выбросить! Платила мошеннику не торгуясь, и вовсе мне не нужна такая зелень.

— Не надо было платить, — холодно укорила меня Малгося.

Но я уже разошлась и никого не слушала.

— Жасмина прорва, не продерешься сквозь его гущу, а где сирень? Такая малость, что кот наплакал.

Мягкосердечный пан Ришард утешал меня:

— Ну, стоит ли так убиваться? Елки уже засыхают, а у саженцев сирени корни оказались пересушенные, насадил бы прорву — пришлось бы много досаживать, а так пересадите всего ничего.

— Ни малины, ни ежевики, ни смородины — ничего не сумел посадить! А береза… мне плохо делается, как только на глаза попадется. Не такую березу я хотела. Вишни… представляете, силой впихивал в меня вишню, а я ее не выношу! И потом предъявил счет — как за сады Семирамиды!

Малгосе надоела моя истерика.

— Так ты же ему не все оплатила, и правильно сделала. Я вот только удивляюсь, как в такой ситуации он вообще осмелился опять к тебе прийти. Зачем он приходил?

— За деньгами, ясное дело! — рявкнула я. — Надеялся, что я как была идиоткой, такой и осталась, ничуть не поумнела после общения с ним.

— Или не знал, что ты проверила цены, не доверяя ему…

— Предлагал хвойные и красный дуб, — со вздохом подкинула свои пять грошей Юлита. — Он не знал, что тебя нет, а о деньгах ни словечка не проронил.

Мы с Малгосей одновременно взглянули на Юлиту и переглянулись.

— Влипла! — вынесла свой вердикт Малгося без тени сомнения, но вроде бы сочувственно. — Представляю, как он тут перед ней мелким бисером рассыпался. Как павлин во время течки.

— О боже! — простонал Витек.

Для меня тоже павлин и течка как-то не очень подходили друг к другу, и я опомнилась. Садовод Мирек наверняка был первостатейным мошенником, но не кретином, мою бездонную глупость учуял с первого взгляда. Но ведь видел же, что я не отношусь к лагерю безработных и под мостами не ночую, должен был понять, что клиентка, глядишь, и еще на что разорится, вот и рискнул.

— А ты что ему сказала? — накинулась я на Юлиту.

— Что нет. Что не купишь. Что очень ему признательна, но больше сажать не собираешься. И я это знаю.

— И после таких безобидных слов он так сразу и ушел? — удивилась Малгося.

— В том-то и дело, что нет. И это было как раз очень неприятно. Он упирался и настаивал, и говорил, говорил, говорил… Такие картины расписывал… растительные… сил нет. Предложил — завтра что-то такое экстра привезет, застанет ли меня? Я прекрасно знаю, что вы меня считаете бесхребетной идиоткой, никакой воли, может, так оно и есть, я действительно идиотка, но в ограниченных пределах. А он все старался меня охмурить, хотя я на него и не смотрела, и вообще знаю таких прохвостов, да и Иоанна велела его выгнать прочь — значит, в нем что-то такое есть, поэтому я вела себя очень осторожно, в подробности не вдавалась, но держалась твердо и посоветовала ему оставить нас в покое.

По натуре нежная, деликатная, уступчивая, Юлита, оказавшись в роли бизнесвумен, твердостью превосходила гранит, и все мы это тоже знали. Похоже, в ней чувства все же перескочили на другие рельсы.

— …И тогда он сделался такой злой, — продолжала Юлита, — То есть не так. Сверху, внешне, по прежнему амант, обхаживающий даму, а внутри весь озлобился. И когда мы с ним по саду ходили, пленял меня своими растительными волшебными сказками, злость изнутри просвечивалась, и когда кофе пили…

— В саду? — насмешливо поинтересовался Витек.

— Нет, дома, в гостиной. И как-то ему было ужасно трудно уйти. Он уходил, возвращался, показывал в саду какое-нибудь место, которое он сделает таким, каким видит в своем воображении, несказанной красоты. Короче говоря, болтал, что на ум придет. Ну наконец ушел.