— Порядок! — говорит Гришка. — Дедов способ. Любую простуду вышибает.
Финиш
Я издали замечаю Мишку. Одинокая темная фигура спускается по желтому склону холма.
— Мишка идет! — говорю я ребятам. — Один.
— Мишка? — суетится Григорий. — А у меня чай не готов. — Он возится за палаткой с примусом. — Миша любит чай крепкий. Миша любит чай горячий. Не подкачай, Григорий, — говорит он сам с собой.
Мишка подходит шагом до смерти уставшего человека.
— Привет, бродяги! — здоровается он.
Только голос у Мишки не под стать словам. Такой серьезный голос.
— Ну как? — спрашивает Виктор.
— Порядок! Как в аптеке.
Я смотрю на Мишку. Чуть кривоватая улыбка застыла у него на лице. Резкие морщины режут лоб и щеки. Грязная тельняшка торчит из-под ватника. Видимо, здорово устал парень.
— Мишка, — говорю я, — а ведь мы уже взрослые люди. Нам по тридцать. Мужики мы. А я все думаю, что ребята!
Ничего, что небо очень злое,
Пусть пурга метет вторые сутки.
Верь, что будет небо голубое,—
Голубей чукотской незабудки,—
мурлычет за палаткой Григорий. Очень ему нравится эта песня.
— Гриш, мы тебя в консерваторию определим. Ладно? — доносится из палатки.
— Если условия подойдут, то можно и в консерваторию, — миролюбиво отшучивается тот.
— А что ж! Люстры, поклонницы, аплодисменты, — рассеянно замечает Мишка. — Значит, так.
— Ай-хо, старик! — говорю я.
Мишка устало улыбается. Виктор тихо подходит к нам.
— Миш, ты извини, — говорит он.
— За что?
— Так. Вообще извини.
— Все мы люди… — вздыхает Мишка.
Глупая, между прочим, поговорка: «Жизнь — это как стрела», — почему-то вспоминается мне.
— А чай уже готов, — вполголоса сказал Григорий.
