Зажги звезду. Рассказы о красных следопытах - [12]

Посадил в поезд, был веселый… А когда поезд тронулся — бежал за ним долго и плакал…

Видно, чувствовал, что больше не встретимся.

А днем 22 июня, приехав в Тбилиси, я узнала страшную весть: война.

С большим трудом добралась я до Калинина — по дороге наш поезд без конца бомбили фашисты.

А Николай с первого дня войны был на фронте. Летал на четырехмоторном бомбардировщике. До февраля 1942 года я получала от него письма, где он сколько мог рассказывал о боевых делах. Небо войны было не менее опасным, чем земля, на которой рвались бомбы и снаряды.

Не могу вспомнить дату получения последнего письма, но знаю, что в феврале писем от Николая уже не было. 10 февраля я получила извещение, что он пропал без вести при выполнении боевого задания, а 11-го я родила сына, которого назвала Валерием.

Вот и стала я вдовой в 23 года…

Шла война, жить было очень тяжело, трудно было растить одной сына. Но особенно тяжко было думать, что Николай погиб, не узнав даже, что у него родился сын.

И все же в душе у меня была надежда на то, что Николай жив. С этой надеждой я и жила. Жила и ждала. Я умела ждать…

Через два года, когда все уже считали Николая погибшим, в марте 1944 года я получаю письмо от него.

«Здравствуй, моя любимая!

Дорогая Марийка, я жив и здоров! Я не виноват, что заставил тебя столько ждать и волноваться, что ты так долго ничего не знала обо мне. Меня, наверное, считали погибшим, но, как видишь, я жив. Ждала ли ты, надеялась ли?..

Марийка, а ты-то, ты — жива? Живы ли мама, Надя, Шурик?

Есть ли у нас еще кто? Ведь примерно в январе 42-го ты должна была родить… Я представляю, сколько пришлось тебе пережить за эти два года! Но ничего, крепись, эти проклятые фашисты уже бегут с нашей земли…

Я прошел трудный путь скитаний, лишений и издевательств… Но я по-прежнему такой же, каким ты меня знала. Только, может быть, появились морщины на лице, но это от ненависти к гадам фашистам.

Был я ранен в руку, получил перелом ключицы, растяжение связок ноги, был контужен, но сейчас все уже в порядке. Надеюсь и надежды не теряю, что скоро мои руки опять возьмутся за штурвал самолета.

Без всяких осложнений перенес сыпной тиф, поправился…

Как хочется увидеть тебя, моя дорогая Марийка, как хочется обнять. Если у нас есть кто, а этого я очень желаю, пусть сын, пусть дочь, поцелуй и за меня…

Милая моя, от радости я даже не нахожу слов.

Мне пока писать не надо, потому что нет еще адреса. Я сообщу, когда будет можно. Если ты ждешь меня, не забываешь, то скоро встретимся.

А теперь — до полного разгрома врага! До полной Победы над фашистами!

Целую, твой Николай».

«Это письмо Николая, — писала следопытам Мария Петровна, — покажется странным людям нашего времени. Оно и мне тогда показалось странным, но потом я все поняла. Самолет Николая был сбит далеко от фронта, он был ранен и, видимо, взят в плен, где и пережил те лишения и издевательства, о которых только упомянул. Из плена наверняка бежал и добрался в конце концов до своей части. Но во время войны к людям, побывавшим в плену, относились настороженно, даже, можно сказать, жестко. Кто знает, не стал ли агентом абвера советский летчик, два года пробывший в немецком плену?»

«Здравствуй, моя любимая! Здравствуй и ты, мой сын Валерий!

Милая, сколько радости получил я, когда прочитал твои письма. Одиннадцать писем! Читаю и перечитываю…

Марийка, подруга моя, как я Горжусь тобой! Сколько ты перенесла всего, сколько пережила. Вырастила нашего сына и ждала меня, хотя все говорили тебе о моей гибели. Как благодарить тебя? Скажу одно: даже смотря в лицо смерти, я вспоминал тебя…

Сейчас вы с сыном далеко от меня. Между нами Днестр, поля и степи, города и села. И столько времени, столько месяцев и дней! Но в моей памяти все та же картина — моя горящая машина, удар о землю, ушибы, перелом, беспамятство…

Марийка, ты пишешь, что не хочешь видеть меня выжившим за счет кого- то. Нет, Мария, я не такой. Вот тебе правда: закрывая других, я подставил себя — а где? За несколько сот километров от своих.

Милая, если буду жив, если встретимся с тобой, все расскажу, ничего не утаю от тебя.

Все будет в свое время.

Читал твои письма друзьям, они восхищаются тобой. Говорят: это настоящая жена и настоящий друг».

«Была и еще весточка от Николая, короткая: «Марийка, я получил самолет! Я снова лечу, я снова в небе, мне снова верят!» Это письмо пришло из Молдавии, с берегов Днестра. А за ним… за ним я получила извещение: «…Сообщаем Вам, что Ваш муж Макаров Николай Иванович, в боях за социалистическую Родину, верный воинской присяге, погиб смертью храбрых…»

Не довелось Николаю дожить до Победы. Сердце его горело ненавистью к фашистам, разрушившим наше счастье. Ведь он так и не увидел своего сына, и сын не увидел отца.

Ему было 27 лет, когда он погиб. Он так хотел жить — и он имел право на жизнь после того, что вытерпел, что вынес на своих плечах за два года плена…

Мне дважды пришлось пережить потерю дорогого человека. Не опишешь словами того горя, что я испытала, и горечи слез не передашь ничем, и черноты того отчаяния, которое наваливалось на меня по ночам…

Но были у меня и радости. Первая — сын, который пошел путем отца. Валерий всегда помнил о нем, фотография отца висела в его комнате — та, которую вы видели, в летчицком шлеме, в комбинезоне.