Зазеркалье - [51]

— Объяснишь, в чем суть?

— Конечно. Тебе это пригодится, когда ты заберешь мою силу.

Вновь захотелось выругаться.

— Речь о путешествиях между состояниями, — продолжила Лида. — Надеюсь, ты ещё помнишь, что я говорила про раздробленность Логоса?

— Помню.

— Это хорошо. Потому что степень раздробленности — это краеугольный камень всего колдовства. Прости за избитый штамп, но именно краеугольный камень — самое подходящее слово для описания Слова.

— Господи, я запутался.

Лида тихо засмеялась.

— Ничего, распутаешься. В первое время голова и правда идёт кругом, но в этом и заключается смысл шаманской болезни. Рано или поздно ты начнешь замечать эти слои — разные частоты, на которых одновременно существует мир.

— Так что там с телевизором и очками? — напомнил я.

Лида на ходу поправила волосы, закинула чёрный локон за ухо.

— Не торопи меня, хорошо? Позволь подвести к мысли плавно.

— Как пожелаешь.

— Прежде чем говорить о якорях, хочу, чтобы ты вспомнил ещё кое-что. Тот вечер в июле, когда Алиса осталась у твоего отца. Это было примерно через полгода после того, как ты ушёл из прокуратуры. Помнишь? К нам ещё Максим приехал в гости.

— Ты о том случае, когда мы все дружно накурились? Конечно, помню. Макс — змей-искуситель.

Лида усмехнулась и на мгновение отвела взгляд в сторону. Вздохнула чуть глубже обычного. Я непроизвольно уловил все эти движения и быстро догадался, какой смысл она вложила в последнюю фразу. «Черт. Обязательно тебе за всем следить, Андрей? Выключи ты уже свои кошачьи глаза». В такие моменты я бы многое отдал, чтобы избавиться от привычки подмечать все мелочи и непроизвольные жесты.

Лида сделала вид, что ничего не произошло.

— Да, именно тот вечер, — сказала она. — Мы ещё смотрели фильм.

— «Меланхолия» Фон Триера, — вспомнил я. — Это было красиво.

Лида тихо засмеялась.

— Той ночью ты сказал так же. А ещё, когда мы обсуждали фильм, ты признался, что увидел его сразу на двух уровнях. Как будто в сюжете скрывался ещё один сюжет — более глубокий, мифологический. И это самая настоящая правда, кот. Почти все хорошие истории так и пишутся. За событиями, которые происходят в привычном мире, прячется другой слой истории — тот, где всё существует и меняется на уровне архетипов и метафор. Пребывает в более крупных осколках Слова, понимаешь?

— В общих чертах.

— Именно так: «в общих чертах». Подходящая фраза, чтобы выразить мысль. По сути, это и есть магия, о которой я тебе говорю. Точнее первый шаг к ней. В тот вечер ты чуть размягчил сознание и на несколько часов увидел мир не только в привычных обыденных смыслах, но и на другой волне. Более тягучий, плавный мир — в менее раздробленном состоянии Логоса. Там где существуют символы — схемы, а если точнее прообразы, которые вбирают в себя образы привычных слов. Это словно голограмма. Малое в большом, большое в малом. Улавливаешь мысль?

— Кажется, да.

— Так вот, магия — это способность путешествовать в подобные состояния и воздействовать на мир другими категориями по другим правилам.

— А вот сейчас не понял. Что значит «воздействовать другими категориями?»

Лида усмехнулась.

— Тяжело объяснить. Проблема в том, что мне приходится использовать слова привычного мира, чтобы объяснить понятия более крупные. Но я постараюсь…

Она остановилась и огляделась по сторонам, словно выискивая что-то. Затем опустила взгляд, посмотрев на корзинку.

— Возьми, пожалуйста, гриб.

— Что?

— Гриб, — повторила Лида. — Возьми его.

— Какой именно?

— Любой. Это не столь важно.

Я вытащил из корзинки приглянувшийся мне опёнок. Аккуратненький, желтый. Он выглядел так аппетитно, что хотелось его съесть прям так — сырым.

— А теперь сломай напополам, — сказала Лида.

— Зачем?

— Просто сделай.

— Ну хорошо, — пожал я плечами и с сожалением разорвал шляпку на две части.

— Хорошо, теперь бросай обратно.

Я сделал, как она просила. Лида кивнула и, повернувшись, пошла по тропинке дальше.

— Только что ты воздействовал на мир, — сказала она. — Используя силу рук, изменил саму суть этого опёнка. Разделил его на части и из целого гриба создал две половинки. Но всё, что ты делал, и то, как ты это делал, происходило на уровне привычных тебе идей и понятий. По правилам описания мира, которое существует в твоей голове.

Я вновь посмотрел в корзинку — на сломанный опёнок. Почему-то вспомнил сон. То, как дробилось сознание. Как оно раскалывалось пополам. И меня вдруг осенило.

— Кажется, понимаю, к чему ты клонишь.

— Неужели?

— В других состояниях вместо привычной идеи предмета, например, идеи гриба, существует что-то более цельное. И ломать эту идею нужно другими силами. Такими же цельными архетипами. Так?

Лида взглянула удивленно. Её губы расплылись в улыбке.

— А ты схватываешь на лету, кот. Да. Именно об этом и речь. Только лучше, конечно, ничего не ломать, но мысль ты уловил верно. Даже немного удивлена, что понял так быстро. Наверное, всё потому, что ты юрист.

— А это здесь причём?

— Вы, юристы, всегда работаете со словом. Пытаетесь нарядить его в свои бюрократические метафоры. Ты ведь сам говорил, что есть какая-то специальная система, по которой пишутся законы.

— Юридическая техника, — понял я, о чем идёт речь. — Правила построения нормативных актов. Чтобы потом было проще толковать.