Заяабари (походный роман) - [16]

Миша Шугаев провожать меня отказался. Сказал, что в день зарабатывает по 500$ и не может себе позволить их не заработать. Но зато дал личное авто с шофером Сашей. На проводы пришли мои друзья: Вова Анисимов, Валера Саяпин и Женя Ковалевский.

Женя явился как на праздник: в белой рубашке с галстуком. Последний раз, на моей памяти, в таком виде он появился на одном из занятий по военной подготовке. Рукава рубашки были засучены, что говорило о решимости совершить подвиг. Вова отлучился и вернулся с журналом "Плейбой". Купил издание специально для меня и вручил молча.

Вот в этом поступке — весь Вова. Я ему рассказывал про дальние страны, бескрайние просторы и синюю птицу. Он слушал молча, пытаясь понять меня, и наконец вычислил, что для полного счастья мне не хватает именно "Плейбоя". Спасибо, друг! Твой журнальчик совершит удивительное путешествие.

Все, кого встречаю, хоть немного да завидуют мне. Завидуют и удивляются, потому что перестали верить в то, что можно на самом деле поехать за синей птицей. Видел я радость и доброту в глазах людей и начинал понимать, что, наверное, делаю что-то важное и нужное. А что может быть важней того, от чего люди становятся хоть на немного добрей? Что может быть важнее веры в мечту и в то, что можно жить мечтой, а не мечтать в жизни зря?

Подали поезд. Подали поздно.

Проводница в моем вагоне оказалась очень нехорошей женщиной и отказывалась пускать меня вместе с грузом. На уговоры не поддавалась и деньги не брала. Первый раз такую вижу. Мешки я быстро пристроил в соседние вагоны за дополнительную плату, а вот трубы никто брать не хотел — требовали разрешения начальника поезда. Потащили железяки к начальнику в другой конец состава. К начальнику очередь. Ждем. Время идет. До отхода минут пять. Я растолкал очередь, прорвался в вагон, добрался до начальника и получил добро грузиться в багажный вагон. Загрузились. Бегом возвращаемся к своему вагону, где Женя и Вова провели среди масс разъяснительную работу, и теперь все уже знали, что в их поезде едет "великий путешественник". Проводница, наконец, растаяла и за минуту перед отходом говорит: "Ладно, давай сюда свои вещи". Благодетельница!

На прощание мужики начали спонсировать меня деньгами: по сто тысяч дали Вова и Валера. Это как-то покрыло непредвиденные багажные расходы.

Поезд тронулся. На душе стало радостно от того, что у меня есть друзья, и даже проводница, нехороший человек, показалась привлекательной и доброй. В знак незлопамятности я, протискиваясь из тамбура между ней и стеной, толкнул ее животом в грудь — и она улыбнулась. Мир прекрасен!

Я думаю, жить надо так, чтобы было кому тебя провожать.

Впервые еду на восток по железной дороге. Поездами я ездил только по меридианам, а по параллелям — только летал. Как-то подсчитал, сколько за свою жизнь налетал. Оказалось около трех недель. Ужасно становится только от одной мысли, сколько керосина высшей очистки потребовалось извести, чтобы создать подъемную силу, которая не давала мне упасть на землю целых три недели.

Когда впервые летел на Сахалин, смотрел в окно на протяжении всего полета и ничего там внизу не видел, кроме тьмы кромешной.

"Оказывается, наша планета, в основном, безлюдна", — подумал я, и стало жалко человечество, которое затерялось в бескрайних просторах Земли. Я летел над Сибирью, и огромные пространства без видимости человеческих следов завораживали. Может быть, пилоты специально выбирали такой маршрут, чтобы удивить пассажиров?

Вскоре душа очерствела во время производства экспедиционных работ вдали от цивилизации, и я перестал удивляться ужасному соотношению бескрайних просторов и населенных пунктов.

Сибири как таковой я не видел. Она была всегда от меня далеко на востоке или далеко на западе, или где-то далеко внизу, под крылом самолета. Несколько раз бывал в Новосибирске и один раз на Алтае, но это не считается. Я не знал этой огромной и далекой страны совершенно. Ее вид на карте впечатлял и сворачивал мозги набекрень из-за необходимости изменения масштаба мышления. Я ехал в направлении этой страны и с каждым новым моментом чувствовал ее приближение.

Поведение народа на станциях начало меняться. Появлялись дикие и нетипичные повадки, которых не увидишь при движении с севера на юг. На одной из станций примерно на второй день езды наблюдал милиционера, который гонялся за тетечкой-торговкой. Погоня чем-то отдаленно напоминала бег с препятствиями. Тон гонкам задавала шустрая тетечка, которая отчаянно не хотела попадать в лапы закона. Она неслась по перрону с максимально возможной скоростью и старалась неожиданно шмыгнуть под вагон, и у нее это получалось. Я дивился ее прыти. Милиционер не отставал. Он ловко нырял под вагон, не пугаясь забрызгать мундир нечистотами, которые протекали через отверстия вагонных гальюнов. Фуражка у представителя власти постоянно падала в железнодорожную грязь. Меня поражал не сам процесс погони, а тот огромный энтузиазм и упорство в достижении цели, которыми были преисполнены догоняющий и догоняемая. Они полностью отдавались доисторическому пьянящему чувству погони — убегания. Что особенного могла сделать перронная торговка?