Завтра вновь и вновь - [88]

Я отодвигаю завесу цветов и веток и ныряю в дыру в темноте подвала. Оттуда несет почвой и гнилью, сладковатой вонью разложения и смерти. Я включаю фонарик и обвожу им каморку. Здесь все сохранилось в целости. Верстак с инструментами. Молоток, токарный станок. На крючках висят циркулярные диски для пилы. Стоят стиральная машина и сушилка. Полы покрыты копотью и пеплом, вероятно, нанесенным сквозь растения. Над моей головой с каждым порывом ветра стонут и скрипят потолочные доски, и кажется, что меня вот-вот завалит, нужно бежать, немедленно бежать. Но Альбион хотела, чтобы я что-то здесь увидел. Из главной секции в подвал отходят другие каморки за деревянными дверями. На одной двери карандашный рисунок – женщина выгуливает двух других на поводке, словно собак. Это здесь.

Дверь заело, но я наваливаюсь всем телом, и она распахивается. В каморке холодно и пахнет плесенью. Еще одна бетонная плита – не то скамейка, не то постель. В углу лежат кости. Человеческие скелеты. И там два черепа. Похоже, эти люди обнимали друг друга в момент смерти, а может, тела просто бросили здесь, подальше с глаз. Подкатывает тошнота, но изо рта вырывается только крик, полный муки и горя. Я падаю на скамью, и тут в Начинке включается стрим. Он загружается, минуя защиту антивируса и файрвола. Болван. Это геоинсталляция Болвана, стрим включился, когда я оказался в нужных координатах. В этом подвале, в этой камере, на этой скамье.

Перед глазами бегут записанные воспоминания. Я по-прежнему в подвальной камере, но кто-то включает свет, и появляются Тимоти и Уэйверли, купающиеся в туманном оранжевом сиянии голой лампочки. А еще трое других. Младший – тощий и бледный подросток с глазами как у девушки и длинными черными волосами. Рори. Это наверняка Рори – тот, кого я толкнул под машину, – только моложе. Он в камуфляжной футболке и потертых ботинках без шнурков.

Двух других я никогда не видел, но это, видимо, брат Уэйверли, Грегор, и его второй сын Кормак – женатый, который, по словам Альбион, показывал фотографии дочерей. Широкоплечий и пузатый, ему лет двадцать пять или больше, скошенный подбородок покрыт рыжеватой редкой бородкой. Грегор Уэйверли стоит отдельно от остальных в застывшей позе, как будто на нем корсет, руки безвольно болтаются по бокам. На лице недовольная мина, нижняя губа оттопыривается. Его короткие волосы совершенно белы, уши мясистые и неровные.

Тимоти хватает меня за волосы и притягивает к себе, по моим плечам рассыпаются алые волосы, он наматывает их на ладонь и держит меня. Альбион. Это воспоминания Альбион, записанные ее глазами.

– Тебе нет нужды мучиться, – говорит Уэйверли.

Тимоти отталкивает меня в угол каморки, и тут я вижу ее. Ханну Масси. Ее держали здесь. Она голая и исхудала, всего лишь призрак той девушки, которую я отслеживал в Архиве по делу № 14502. Она на скамье, стоит на коленях и смотрит в потолок. На что? Она молится? Глаза мутные, словно она уже мертва. Ребра и грудь посинели от ссадин. Братья Рори и Кормак выдергивают ее из угла и держат. И тут я понимаю – Альбион привела меня сюда, чтобы я увидел, как умерла Ханна Масси.

Мужчины насилуют ее по очереди, Уэйверли первым. Потом Рори и его брат. И Грегор. У меня внутри все переворачивается, колени подкашиваются, я оседаю на пол. Ханна не сопротивляется, она уже это выдерживала и терпит, как будто ее тело уже мертво. Ее голова заваливается набок, Ханна смотрит сквозь меня. Когда наши взгляды встречаются, ее веки вздрагивают.

– Пожалуйста, – молит она. – Пожалуйста, пожалуйста…

Я хочу ей помочь, но не могу, потому что не помогла Альбион. Все, на что способна Альбион, это кричать, и я кричу вместе с ней.

– Почему ты кричишь? – спрашивает Уэйверли. – Альбион, почему ты кричишь? Что так тебя напугало?

– Ты ее убьешь, – говорит Альбион. (Говорю я.)

– А если она должна умереть? – вопрошает Уэйверли. – Посмотри на нее. Все вы – посмотрите на нее. Что вы видите? Вы видите тело. Но что такое тело? Это плоть. Тело – это не дух. Не оплакивайте тело этой девушки. Когда вы смотрите на нее, помните – в ней не больше священного, чем в сбитом на дороге животном. Вы смотрите не на дух, ее дух бессмертен. Ее дух вы не видите. Когда вы смотрите на нее, то смотрите на мертвого зверя на обочине. Только и всего. Помните, над всеми нами стоит Бог.

Тимоти моложе и худее, как на газетных фотографиях, которые я нашел, когда он был Тимоти Биллигсли или Тимоти Филтом. Острая эспаньолка очерчивает контур подбородка, руки хилые, живот обвис.

– Ты можешь ее спасти, – обращается Тимоти ко мне – к Альбион. – Я пропущу свою очередь, если ты займешь ее место.

Альбион тяжело дышит. Ханна отворачивается. Альбион молчит.

Я думаю о Твигги. Думаю о женах Тимоти. Думаю об Альбион и Пейтон. Когда Тимоти занимает место между коленями Ханны, я думаю о той ферме в Алабаме и этих каморках в подвале, о бесчисленных и неизвестных других девушках. Он раздевается, и два тела выглядят нелепо белыми в сумраке подвала. Он насилует Ханну, точнее, пытается. Его движения не грубые, как у остальных, а яростные, какая-то злобная возня. И наконец он кричит: «Не могу, не могу!» и бьет ее в живот. Ханна стонет и сгибается пополам, но Кормак и Рори раздвигают ей ноги и держат. Отец Тимоти протягивает ему долото с полки. Тимоти не может кончить, пока не вонзает долото ей в грудь, он быстро молотит рукой, кромсая Ханну. Когда из нее хлещет кровь, Тимоти стонет и подвывает.