Завтра в России - [71]

– Ну, где дочка?

– Мудак ты! В морге она, где ж еще! – сказал Беспалов и кивнул милиционерам в сторону КПЗ – камеры предварительного заключения: – Уберите его!

– Подожди, капитан… – начал было Стасов, но никто уже не слушал его. Один из милиционеров грубо толкнул его в спину, второй – тот самый язвеннолицый старшина Карюк, который дежурил утром у хлебного магазина, – заломил Стасову руки вверх так, что Стасов изогнулся вперед от боли, и вдвоем милиционеры повели Стасова в КПЗ. Только теперь, когда Стасов понял, что его сейчас просто швырнут в камеру, он стал кричать и вырываться:

– Стой! Подождите! Дочку! Где дочка, сволочи?..

Старшина Карюк, усмехаясь, открыл стальной засов на двери КПЗ. Сразу за дверью был узкий коридор – с одной стороны кирпичная стена, выкрашенная в бурый цвет, чтобы не отмывать каждый раз пятна крови арестованных, с другой – стальная решетка до потолка. За этой решеткой и были расположены в ряд две камеры предварительного заключения – мужская и женская. Стасова втолкнули в мужскую. Здесь на железной, припаянной к полу скамье, уже сидел Петр Обухов, раненый, с небрежно перевязанным плечом.

– Так я и знал! – пробасил он с досадой, увидев Стасова, и даже в огорчении стукнул правой рукой по скамье. И тут же скривился от боли. – Ой!.. Так я и знал, что ты к ним, как к людям, придешь!..

Не обращая на него внимания, Стасов стал бить ногами решетку и кричать:

– Дочку! Дайте на дочку посмотреть! Скоты!..

Но от резких движений стальной браслет так остро впился в запястья рук, что Стасов охнул от боли и утих.

– Андрюша, это ты? – послышалось из-за стены, из женской камеры.

– Я… – удивленно отозвался Стасов и спросил у Обухова. – А кто там?

– Конюхова я, Вера… – Стасов узнал голос матери Бориса Конюхова, его школьного друга, погибшего в Афганистане весной 1988 года. Тогда впервые в Свердловске похороны солдата, прибывшего из Афганистана в цинковом гробу, были не тайные, как в течение девяти лет до этого, а открытые, с участием матерей всех ребят, погибших в Афганистане. А Стасов был в числе тех пятидесяти «афганцев», которые организовали эти похороны и охраняли их на случай, если милиция вмешается и станет разгонять «посторонних» женщин. Милиция не вмешалась. То было время горячевского «просвета» – гласности, перестройки и начала разговоров о выводе советских войск из Афганистана, и первый секретарь Свердловского обкома партии Роман Стриж быстро сориентировался в «сложной» ситуации: сам, с полным составом обкома партии, примчался на кладбище и сказал над могилой Борьки Конюхова речь о «герое интернационального долга», а назавтра все газеты – местные и московские – расписали эти похороны как новый, в духе гласности и перестройки, почин Свердловского обкома. Затем, при следующих похоронах, Стриж решил разукрасить их еще больше – под торжественную музыку стал вручать матери погибшего солдата его боевые медали. Но женщина вдруг швырнула эти медали ему в лицо и накричала, что и он сам, и вся его свита – партийные ублюдки и убийцы. После этого случая представители власти уже не являлись на похороны «афганцев». Но зато сами похороны стали открытой и действительно гласной традицией – все «афганцы» и все матери, потерявшие сыновей в афганской войне, приходили на кладбище хоронить очередного легшего в гроб солдата…

Теперь тетя Вера, мать Бориса Конюхова, была через стенку от Андрея Стасова, в женской КПЗ.

– А вас-то за что, тетя Вера? – удивленно спросил Стасов.

– Петя, расскажи ему… – попросила из-за стенки Вера Конюхова.

– Ой, Андрюха… – шумно вздохнул Петр Обухов. – Ну что рассказывать? Наталью твою сержант Шаков убил, вся очередь это видела…

26

Екатеринбург. 10.12 по местному времени

Очередной телефонный звонок оторвал капитана Беспалова от составления рапорта «О танковой атаке рабочего «Тяжмаша» Андрея Стасова на 19-й райотдел милиции». Беспалов машинально снял трубку:

– Капитан Беспалов.

То, что он услышал, заставило его вскочить на ноги, багровея от бешенства, заорать в трубку:

– Что-о?! Кто говорит?!

Молодой дежурный по отделению лейтенант Козлов, закрывая разбитое окно антиалкогольным фанерным плакатом «Папа, не пей!», удивленно повернулся к капитану.

– Не важно, кто говорит, – прозвучал в трубке спокойный мужской полос. – А важно одно: мы даем тебе полчаса на то, чтобы привезти на завод Стасова, Обухова, Конюхову и труп девочки. Если…

– Да пошел ты!.. – выматерился в трубку Беспалов и бросил ее на рычаг, распаленно продолжив вслух: – Е… их мать, они мне еще угрожать будут!

Телефон зазвонил снова, капитан резко снял трубку:

– Милиция!

– Полчаса, капитан, – прозвучал в трубке все тот же мужской голос. – Сверим часы. Сейчас 10.12. Все. – В трубке прозвучали гудки отбоя.

– Кто это? – спросил у капитана лейтенант Козлов.

– «Афганцы», наверно. Провоцируют, суки!

– «Афганцы» – это серьезно, – сказал молоденький Козлов и стал гвоздями прибивать фанерный щит к оконной раме.

– Ты думаешь? – заколебался Беспалов, а затем решительно набрал номер телефона, еще до того как ему ответили, раздраженно бросил Козлову: – Да перестань стучать!.. – но тут же изменил интонацию: – Алло! Товарищ полковник, это Беспалов из 19-го. Только что мне позвонил какой-то тип с «Тяжмаша». Угрожал, что если я через полчаса не привезу на завод арестованных, то…