Завтра в России - [53]

Трудно сказать, каким образом – в силу ли таланта или благодаря своему еврейскому чутью – этому Вадиму Юртову (Гуревичу) всегда удавалось в своих романах, пьесах и фильмах о Ленине предвосхитить и устами Ленина оправдать очередной крутой поворот политики Кремля.

– Дашенька, что мы сейчас пишем? – спросила Лариса у жены Юртова.

– «Отелло» на еврейский манер, – хмуро сказал вместо жены сам Юртов. – Маленький еврей Отеллович убивает генерала КГБ Ягова за то, что он отверг приставания Дездемоны.

– Однако! – улыбнулась Лариса. – Тут у вас прямо страсти! Может быть, остудить шампанским?

– Ничего! – отмахнулась Даша. – В последнем акте суд приговорит выслать Отелловича в сибирский концлагерь, а Дездемона, хотя и гойка, добровольно поедет за ним.

– Именно в этом ее коварство! – тут же сказал Юртов. В его тоне была какая-то пьяная остервенелость. – Отеллович совершил убийство, чтобы хоть в лагере спастись от жены. А она…

– Да ну вас! – сказала Лариса и, запомнив, что ей нужно вернуться к Юртову, подошла к Зиновию Горному. Удивительно, каким образом среди гостей, список которых она сама составляла, оказалось такое количество евреев и армян! И самое подозрительное, что каждый из них совершенно незаменим – как Аганбегян, как тот же непонятно почему пьяный Юртов или вот этот Горный, который развлекает сейчас большую компанию во главе с Борисом Кольцовым. Сын американских коммунистов-идеалистов, Зиновий Горный родился в Сан-Франциско, но во время маккартизма его родители бежали в СССР и прямо с парохода попали в сибирский лагерь – теперь уже как американские шпионы. В лагере юный Горный не только выучил русский язык, но и прошел среди зеков-уголовников хорошую школу на выживаемость. Поэтому в 57-м, когда семью Горных выпустили из лагеря и даже реабилитировали, он тут же вступил в партию, окончил университет и пристроился диктором на Московском международном радио, в отделе вещания на США. Там работала маленькая теплая компания преферансистов, которые официально именовали себя «американистами». Они хорошо знали, что в США их слушают ровным счетом полтора идиота и еще два цензора просматривают их «скрипты» здесь, в Москве, перед выходом в эфир. Поэтому они, не стесняясь, по восемь часов в день гнали в эфир любую муть, бегло переведенную из «Правды», а затем шли в пивной бар Дома журналистов или к кому-нибудь на квартиру, чтобы под голоса своих конкурентов – Би-би-си, «Свободная Европа» и «Голос Америки» – завершить ночь за преферансом. Конечно, то была не жизнь, а сплошное прозябание в одном и том же, годами не сменяемом буклевом пиджаке и пузырящихся на коленях брюках. И вдруг – «гласность», «телемосты», «найт-лайн». Международному отделу ЦК, МИД и Центральному телевидению срочно понадобился десяток людей, способных по-английски преподавать Западу новый «имидж» Кремля. На одно из таких шоу Горный попал переводчиком, и тут-то и наступил его звездный час.

Еще бы – натуральный американец в роли советского комментатора! Даже калифорнийский акцент заработал на Горного, он придавал его самым твердокоммунистическим тирадам какой-то особый флер. А главное, в отличие от всех остальных русских, которые во время интервью внутренне принимали борцовскую стойку и каждый вопрос встречали как выпущенную по их Родине ракету, – в отличие от них Зиновий Горный, даже «засаживая сплошное фуфло», вел себя перед телекамерой с американской свободой и скоро стал главным толкачом горячевского десанта на американском телерынке. Ну как же не ввести такого нужного еврея в круг самых приближенных?

– Однажды на моей лекции в Бостоне кто-то из зрителей сказал: «Я поверю в то, что у вас наступила свобода слова, только если Горячев проведет теледиспут с Солженицыным или с Буковским».

– И что вы ответили? – спросила стоящая возле Кольцова маленькая, с высокой грудью пшеничная блондинка с толстой косой, короной уложенной на затылке. Лариса не знала эту блондинку, как не знала и еще пять или шесть человек, стоящих здесь же. Кольцов, на правах члена Политбюро и секретаря ЦК, совершенно беспардонно притащил с собой на пикник целую компанию неизвестных! Впрочем, одного из них, вот этого лупоглазого, Лариса где-то видела…

– Лариса Максимовна, – тут же повернулся к ней Кольцов и сверкнул очками: – Позвольте представить вам Партийный трибунал. Прежде чем принять решение по делу Батурина, они хотят побеседовать с Михаилом Сергеевичем. Я сказал, что только вы можете им это устроить. Это Марат Ясногоров, председатель трибунала, это Анна Ермолова, это космонавт Кадыр Омуркулов…

«Так вот откуда я знаю этого лупоглазого, – подумала Лариса. – По видеозаписи первого заседания трибунала, которую Миша столько раз смотрел в больнице. А Кольцов, значит, положил глаз на эту Ермолову и, чтобы это не бросалось в глаза, вынужден таскать за собой весь состав трибунала…»

– Что же вы ответили в Бостоне тому зрителю, Зиновий? – спросила Лариса Горного, сделав вид, что пропустила мимо ушей просьбу Кольцова устроить трибуналу аудиенцию с Горячевым.

Горный пожал плечами:

– Вы же знаете, Лариса Максимовна, я человек горячий. Я ему сказал, что мне в принципе плевать, во что он верит в своем Бостоне. Потому что наша жизнь – это не шоу для западных зрителей. А что касается Солженицына или Буковского, то, если им так уж хочется поговорить с Горячевым, они могут приехать в Москву и записаться к нему на прием. Я, сказал я, попрошу секретаршу Горячева «ту сквиз»… как это по-русски?.. вдавить, просунуть их без очереди…