Завтра в России - [22]

– Уже под обком подкатывают своей торговлей… – сказал шофер и кивнул на массивное четырехэтажное здание обкома партии с большим красным флагом на стальном флагштоке и гигантским транспарантом по всему верхнему карнизу: «ПАРТИЯ И НАРОД – ЕДИНЫ!». Свердловчане называют это здание «Большой дом». Под ним, в крохотном скверике, у памятника первому советскому президенту Якову Свердлову, тоже нагло, как на ярмарке, расположились торговки кедровыми орешками, семечками, издевательскими значками типа «Если это коммунизм, то что будет дальше?».

Здесь же старухи и дети кормили хлебными крошками голубей. Эти голуби каждый день загаживают памятники так, что приходится держать специального мойщика, который по ночам брандспойтом смывает птичье дерьмо с голов Маркса, Ленина, Свердлова. И не только в Свердловске – по всей стране! Ладно, подумал Вагай, если мы вернем себе всю полноту власти, я наведу порядок. И с народом, и с голубями…

– Стоп! – приказал он шоферу на мосту через реку Исеть, которая протекала через центр города – желтая и обмелевшая, как всегда в середине августа. Тут, на углу Исетской набережной и улицы Ленина, был как бы центр города, самое оживленное место. И именно тут стояла яркая палатка-тент с гигантским портретом Горячева и не менее броской надписью-призывом:

«ВСТРЕТИМ ВЫХОД ГОРЯЧЕВА ИЗ БОЛЬНИЦЫ ВСЕНАРОДНОЙ ДЕМОНСТРАЦИЕЙ!

ЗАПИСЫВАЙТЕСЬ НА ДЕМОНСТРАЦИЮ В ЧЕСТЬ ВЫЗДОРОВЛЕНИЯ ТОВАРИЩА ГОРЯЧЕВА!»

Шофер остановил машину метрах в двадцати от тента, Вагай коротко кивнул Серафиму Круглому:

– Пошел.

Тот вышел из машины, словно гуляючи, подошел к тенту. Перед тентом два молодых сотрудника КГБ – парень и девушка (одетые, конечно, в гражданское – футболки с надписью «УРАЛМАШ» и кроссовки «Адидас») – громко, на всю улицу выкрикивали в мегафон призывы записываться на демонстрацию и бойко раздавали прохожим цветные листовки-календари с портретами Горячева, а детям бесплатно вручали шары и флажки. Третий – внутри тента – вел запись, к нему стояла большая очередь праздношатающейся публики. Люди довольно охотно жертвовали кто пять, а кто и десять рублей на цветы, гирлянды и оркестры в день демонстрации.

– Очередь даже… за Горячева… – сказал шофер, словно читая мысли шефа. Прикидываясь простачком-солдатом, он часто говорил вслух то, что все остальные держали при себе.

Вагай промолчал. Он знал, что самые большие пожертвования давали не здесь. Несколько сотрудников КГБ (тоже, конечно, одетые в гражданское) обходили в это время всю улицу Ленина, лоток за лотком и магазинчик за магазинчиком, и тоже вели запись будущих демонстрантов. И уж там владельцы магазинов, обязанные Горячеву своим бизнесом, отваливали на демонстрацию по сто и даже по двести рублей. Тем более что агитаторы обещали: имена самых крупных жертвователей будут опубликованы в местной газете «Уральский рабочий». А частники любят выпендриваться друг перед другом…

Круглый вернулся от тента, доложил:

– Три тысячи двести семнадцать человек записались. Семь тысяч рублей пожертвовали.

– Ни хрена себе! – воскликнул шофер, трогая машину. – На майскую демонстрацию их силой не загонишь, а тут!.. – И спросил Вагая: – Куда теперь?

– На «Тяжмаш», – сказал Вагай. Это была уже девятая остановка в центре города, и всюду было одно и то же – активная массовая готовность части населения пожелать здоровья «отцу родному, который кровь за народ пролил». Именно так и предполагал Стриж, когда вчера в поезде изложил свою идею. Новая советская буржуазия – все эти лавочники, хозяева ресторанов, менеджеры кооперативных фабрик, учителя, журналисты, студенты – вся шумная пена, которая всегда на виду в любом городе, – всколыхнулась и радостно, как и предполагал Стриж, откликнулась на призыв к демонстрации. Это будет их собственная демонстрация, буржуазная демонстрация, и уж теперь-то они выйдут на нее, не боясь ничего! Но как раз это и входит в расчет Стрижа. Пусть они выйдут, пусть покажут себя! А потом…

Взгляд Вагая переместился с исетского моста дальше и выше – как бы к будущему. Но поскольку заглянуть в будущее не дано даже майорам КГБ, его глаза остановились на городской панораме, открывающейся вдоль осыпающихся берегов Исети. Огромный город, индустриальный центр Урала, или, как говорят газеты, «сибирское Чикаго», стоял над желтоводной уральской рекой. И всюду, на десятки километров, торчали дымящие белым, желтым и серым дымом заводские трубы. Гигант советской индустрии «Тяжмаш» – 75 тысяч рабочих, 27 процентов производства всех советских танков. Уральский сталелитейный. Уральский химический. Свердловский автомеханический…

Тут машина миновала мост, и городскую панораму заслонили старые, времен конструктивизма, здания – серповидная гостиница «Исеть», молотобойный корпус киностудии… стройка плавательного бассейна на месте дома, в котором в 1918 году была расстреляна семья последнего русского царя Николая Второго. Этот дом купца Ипатьева пришлось давно, еще при Брежневе, снести потому, что со всей России сюда стекались богомольцы, а теперь стали срочно строить тут бассейн, чтобы была причина огородить это место и не допускать здесь массовые молебны в честь «убиенных коммунистами святых», которые ежегодно стал устраивать тут «Христианско-демократический союз»…