Завтра - океан - [3]

— Можно! — крикнул Никита.

Вошел Борис. Лицо у него было жалкое-прежалкое.

— Дядя Никита, дайте что-нибудь надеть, не могу так… Перед мамой… А голубка я вам откуплю…

Агафья Васильевна без долгих расспросов бросилась отпирать огромный сундук.

Вскоре в сапогах Никиты, в клетчатом пиджаке и брюках клеш, на которых пришлось загнуть тройные манжеты, Борис предстал перед своей мамой, Еленой Александровной.

— Что с тобой, Боря? — испуганно вскрикнула она.

Лицо мальчика было абсолютно спокойно.

— Ничего, мама, ты только не тревожься, — как можно бодрее ответил он. — Я играю…

— Играешь? Как играешь?

— Ой, какая ты недогадливая!.. Ну, играю, участвую в школьном спектакле. Сам народный артист Ляров, шеф нашего драмкружка, сказал: «Из этого мальчика выйдет толк». Я сюда прямо со сцены, в театральном костюме…

— Отчего же ты раньше нам ничего об этом не говорил?

— Я… я недавно… Всего несколько дней…

— Странно, очень странно, — произнесла Елена Александровна и, как бы успокаиваясь, спросила: — Кого же ты играешь?

Этого вопроса Борис совсем не предвидел. Его лицо мгновенно залилось краской, в голове закружились обрывки каких-то туманных воспоминаний.

— Императора Веспасиана! — выпалил он, сам не понимая, как он мог это сказать.

Глаза мамы сделались узкими-узкими:

— Императора? В этом костюме?

Сердце Бориса замерло. Что теперь делать? Все, все пропало! Теперь Вадя и Коля до утра просидят на берегу в своих плавках… Надо было действовать немедленно.

— Ах, мама, — обиженно и с некоторым сожалением произнес он, ты только зря отнимаешь у меня время! Ты знаешь, зачем я пришел? Я пришел взять костюмы; лыжный, белый парусиновый и хаки. Я должен выступать еще в роли иллюзиониста. Ну, там, разные штуки с переодеванием. Дай, пожалуйста. Через несколько минут я должен быть на сцене.

Взглянув на стенные часы, мама сделала шаг к комоду. Было похоже, что она без промедления выдаст требуемое. Но, видимо, слишком хорошо знают мамы своих мальчиков.

— Борис, — грустно глядя на сына, сказала Елена Александровна, — ты лжешь. У тебя лживые-прелживые глаза.

Она прошла мимо заветного комода и остановилась на пороге второй комнаты, где отец отдыхал после работы.

— Михаил! — громко позвала мужа Елена Александровна. — Будь добр, поговори с императором Веспасианом…

Спустя несколько минут Борис производил носом грустные звуки, точь-в-точь как на самодельной сопилке.

— Так-так-так! Здорово живете, Борис Михайлович! — говорил отец.

— Больше не буду! — глухо заверял его Борис.

— Все можно простить, но только не ложь! Мать, загляни-ка к нам.

Елена Александровна вошла в комнату.

— У нашего чада стянули на берегу одежду, — объяснил ей отец. — У Вади и Коли тоже. Ты только не волнуйся, пожалуйста, не стоит Борис твоего волнения. Дай-ка что-нибудь для мальчишек, а я пойду отнесу.

— Эх, Боря, Боря! — вздохнула.

— Мамочка, я не буду больше! — мучимый стыдом, произнес Борис. — А Ваде и Коле я отнесу одежду сам.

— Что ж, иди, — согласился отец, — и знай, что вот это благородное желание выручить товарищей и спасло тебя от наказания.

Каково же было удивление Бориса, когда, сбежав с лестницы, он столкнулся во дворе с Колей и Вадей, одетыми в собственные костюмы! Коля держал под мышкой штаны и рубашку Бориса, а Вадя небрежно вертел на шнурке его ботинки.

— Борис Ифанов, — хмуро произнес Коля, — наша одежда колобком скатилась прямо на нас. С запиской… На вот, прочти.

Борис развернул записку, поднес близко к глазам и стал читать ее вслух при свете месяца.

«Ребята, ведь я не забыла, как вы цвели в Лузановку мою Мирзу. Я искала ее весь день по городу и даже плакала.

Теперь квиты.

Нина Чижикова (см. на об.)»

— Жаль, что она девчонка и живет в нашем доме, не то я поколотил бы ее! — возмутился Борис. — Ну, что там еще на обороте.

На обороте было написано:

«Помните, как вы смеялись надо мной, когда я ловил в Хлебной гавани бычков и мне не везло, оттого что крепко штормило? А потом спрятали в песке мои тапки. Смеялись? Да? А подойти близко боялись. А то бы я показал вам, как смеяться, когда нет никакого клева. Ладно, теперь смеюсь я!

С почтением!

Мишка Пахомов с Каретной».

— Мишка? Какой Мишка? — грозно спросил Борис.

— Ну, конечно, тот, в синей рубашке, что приходит к Нине, — сказал Вадя и вспомнил вихрастого белобрысого Мишку, живущего на Каретной улице.

— Что же, встретим — получит как полагается. Закрякает по-утиному! — пообещал Борис и в клочья разорвал записку.

— Подумаешь, беда! Сейчас дело не в нем, — миролюбиво сказал Коля. — Надо же нам, наконец, решить, кому быть начальником и капитаном. Спор так спор. И пора уже приступить к делу. А о том, что произошло, лучше никому ни слова.

— Есть! — торжественно приложив руку к груди, произнес Борис и вдруг дрогнувшим голосом спросил: — Значит, они все видели, Мишка с Ниной?

— Не видели, — успокоил его Коля. — Когда нас выбрасывали, их не было. Наверно, спрятали одежду и убежали.

— Именно так и было, — подтвердил Вадя, как будто он это точно знал. — Я их тоже что-то не видел. Не волнуйся, Борис, все в порядке… Значит, никому?

— Никому!

Где-то прозвучали двенадцать мерных ударов. Весеннее небо было полно звезд, и месяц, словно рыбацкая парусная фелюга, казалось, плыл по широкому серебристому течению.