Завтра будет вчера - [6]

Пока ехали в машине, он расспрашивал меня об общих знакомых и о моих интересах, рассказывал забавные случаи о своей службе в армии, но большую часть времени мы оба молчали. Он о чем-то думал, постукивая пальцами по рулю в такт музыке, а я вспоминала. О том, как впервые встретила его. Он ведь и тогда спас меня от дворовых мальчишек, которые отняли у меня новый рюкзак и трепали за волосы, требуя деньги.

Позже я привыкну к такому отношению, научусь отвечать с достоинством на их оскорбления, где-то в глубине души пытаясь оправдать их для себя. Если, конечно, можно оправдать ненависть к человеку не за его поступки, а за его цвет кожи или язык, на котором он говорит. А для этих детей дополнительным раздражителем было еще и финансовое положение моей семьи. Завод по производству холодильного оборудования недавно прикрыли, и их родители лишились работы и не могли позволить детям и четверти того, что было у меня. Еще одна причина для ненависти. Чужаки, жизнь которых удалась лучше на твоей собственной земле. Правда, вот у половины из этих детей отцы спились и днями напролёт канючили у местной аптекарши боярышник, не имея возможности купить даже бутылку водки, а мой отец пропадал на своей работе сутками, приезжая только пообедать. Он же, кстати, обеспечил работой часть соседей. Чем заработал еще большую ненависть у некоторых из них. Ведь одно дело, когда они не любили его за успешность, и совершенно другое – когда они становились зависимыми от него и не смели открыто выказать эту неприязнь.

Артем в тот день побил двоих, а остальных обратил в бегство, а потом вложил мне в руки куклу и сказал, чтобы больше не боялась, потому что теперь он будет меня защищать.

Я вспоминала о том, как пригласила к себе и смотрела, как он едва не с открытым ртом разглядывает наш дом, как стесняется садиться на светлый диван и отказывается пообедать с нами. Пока мой отец бесцеремонно не усадил его за стол рядом со мной. Так он стал приходить к нам сначала раз в неделю, а потом и почти каждый день. Худой мальчишка с уверенным недетским взглядом в свои четырнадцать лет настолько прочно вписался в нашу семью, что со временем стал ее частью.

ГЛАВА 2. Артём

Я ужасно хотел есть. До такой степени, что у меня желудок слипался, словно его суперклеем смазали или хорошенько поддали мне под дых, да так, что от боли я зубами скрежетал. Вы когда-нибудь голодали? Нет, по-настоящему не так, что три часа ничего не закидывали, а так, чтоб несколько суток? Голод — это не просто жестокая тварь, нееееет, это очень страшный хищник, способный трансформироваться из маленького грызуна в огромного монстра, который сожрёт в вас изнутри все человеческое. На каком-то этапе вы перестанете быть собой и будете готовы убивать или съесть даже себе подобного, и вас перестанут волновать принципы морали, совесть, законы, у вас появится только одна цель – поесть. Так задумано природой. И изначально никакой цивилизации не предполагалось, а предполагался естественный инстинкт выживания.

Я размышлял об этом, сидя за спортзалом и докуривая «бычки», выброшенные тут старшеклассниками. Говорят, курение притупляет голод. И оно притупляло, потому что начинало тошнить и есть уже не хотелось. И домой не хотелось. Потому что отец там был. После того, как завод закрыли, он беспробудно пил, избил мать и выгнал меня на улицу пару дней назад. Антон, мой старший брат, уехал в столицу на заработки год назад. Не знаю, что он там зарабатывал, но мы не видели ни его, ни денег. А вот из полиции к нам пару раз приходили – его искали. Отец орал, что отрекся от этого уголовника и что тюрьма по нему плачет, а он палец о палец не ударит ради него. Можно подумать, он мог ему чем-то помочь.

Я боялся вернуться. Нет, не потому что думал, что и мне достанется, а потому что мог сдачи дать. Да так дать, что и прибить ненароком. На бокс уже пять лет хожу.

После того, как отец в последний раз мне ребро сломал, в секцию пошел. Правда, потом он меня не трогал, несколько месяцев тогда не пил, плакал в больнице и прощения просил. Участкового мать уболтала дело закрыть и заявление забрала. «Куда ж?! Дитё отнимут и в детдом». Все ж лучше с родителями.

Угрызений совести у отца хватило до следующего запоя.

«Все так живут, - говорила мать смазывая мне очередную ссадину на лице, - твой батя найдет работу, и заживем мы припеваючи. Руки у него золотые, когда не пьет. Вот черная полоса закончится, и заживем нормально».

Ну да, и тяжелые, потому что золотые - золото ж тяжелое. Работу он больше не искал. Пару раз ездил в центр и возвращался пьяный ни с чем. Сказал, нет мест нигде. Я пытался сам где-то подработать, но куда возьмут четырнадцатилетнего подростка? Иногда на рынке ящики помогал таскать, полтинник домой приносил и матери втихаря отдавал, а батя отбирал на пузырь. Тогда я перестал отдавать, начал едой приносить. А месяц назад базар прикрыли, снесли там все и начали строить супермаркет на этом месте.

Черт, как же есть хочется. Желудок точно слипся за эти дни. Дома, наверное, мать супа сварила постного и макарон. Придется идти, иначе точно с голоду сдохну. Хотя меня никто особо не искал. Мама на фабрике по двенадцать часов вкалывала, домой придет, с отцом разругается и с ног спать валится. Не до меня ей. Долг выплачивать надо за Антона – она ссуду взяла, чтоб адвокату заплатить после того, как брата посадить хотели из-за какой-то драки. Она даже в город ездила, но так, чтоб отец не знал. Вернулась вся в слезах. Сказала, Антон домой ехать не думает, с какой-то бандой связался. Я б и сам в город съездил и накостылял бы старшему брату за то, что голодными нас оставил. Урод.