Завоевательница - [64]

— Что ты говоришь? — спросила она мальчика.

По-прежнему пряча лицо, он прошептал:

— Да.

— Идем все вместе, — сказала Флора.

Они направились вниз по тропинке к реке. Флора пела, а дети вторили ей. Они любили петь с Флорой, которая называла лес матерью, хотя на испанском языке лес мужского рода. «Спасибо, матушка-лес, за густую тень от ветвей. Спасибо, матушка-лес, за то, что даешь авокадо. Спасибо, матушка-лес, за сладкую мякоть манго. Спасибо, матушка-лес, за птичку с желтым клювом. Спасибо, матушка-лес, за то, что не жалит паук». Флора взглянула на Мигеля:

— А ты хочешь о чем-нибудь спеть?

Мигель робко осмотрелся:

— Спасибо, мама-лес, за такой большой камень.

Он шмыгнул носом, и остальные дети подхватили:

— Спасибо, мама-лес, за такой большой камень.

Гасиенда Лос-Хемелос находилась далеко от больших и малых городов, однако новости сюда доходили с удивительной скоростью благодаря контактам Северо с капитанами судов. Обнаружив страсть Аны к чтению, он начал привозить ей книги, брошюры и газеты, которые каким-то образом миновали руки цензоров в Сан-Хуане. Из них Ана узнала, что реакционные силы карлистов продолжали выступления против слабого правительства королевы Изабеллы II. Между Мексикой и Соединенными Штатами разгорелся военный конфликт. Десятки тысяч ирландских крестьян умирали или бежали в Америку из-за поразившего страну неурожая картофеля — главного продукта питания на острове. Война и голод, слабость правительства и гонения на иезуитов казались ей рассказами из чужой истории.

Но здесь хватало и своих трагедий, и собственные невзгоды заботили Ану куда сильнее, чем то, о чем она читала. Порой она сравнивала свою нынешнюю жизнь с той, какой она могла бы быть, и перед ней вставали вопросы: «И что теперь? Что дальше?»

Она отвернулась от семьи, общества, уехала из своей страны с уверенностью и высокомерием упрямого подростка. Использовав всевозможные уловки, она заставила Рамона и Иносенте поверить в то, что они обладают талантами и правами конкистадоров. Она действовала лестью и уговорами, хотя знала об инфантильности близнецов и понимала: жизнь для них состоит из шалостей и развлечений. Теперь она была двадцатидвухлетней женщиной с ребенком, ее средства были растрачены, а брак лопнул по швам. Кроме того, плантация могла оказаться в руках Луиса Моралеса Фонта. Если бы она не разрушила план Элены, то сейчас имела бы и поддержку, и любовь, но она пожадничала, забрав себе обоих братьев.

Тоска по Испании накрывала Ану в самые неожиданные моменты. Она отправлялась в сад и вспоминала цветущие благоухающие луга на ферме дедушки и напоенный медовым ароматом воздух, наполнявший легкие, когда она скакала наперегонки с Фонсо и Бебой. Искорка в пруду воскрешала в памяти желтый свет Севильи и извилистое русло Гвадалквивира с отражающимися в воде серебристыми облаками. Но она отгоняла эти мысли прочь, чувствуя, что предает саму себя. «Теперь это моя жизнь, — напоминала она себе, — жизнь, которая так тяжело мне далась. Никто и никогда не узнает, какую цену я за нее заплатила. Узнают лишь о том, чего я добилась».

Ана понимала, что в круговорот истории вовлечен каждый человек — и все человечество и ход ее неумолим, независимо от того, обращают люди на нее внимание или нет. Ана испытывала жгучее любопытство к невидимым жизням в неизведанных краях: она понимала, что за пределами гасиенды ее судьба тоже неразличима и безвестна. Она представляла, как через сто лет кто-то будет стоять на этом самом месте и гадать, кто ступал по этой земле до него и видел ли вон то дерево, тот пруд, скалу в форме пирамиды? Интересно, ее предки-завоеватели тоже задавали себе подобные вопросы тогда, давным-давно, сойдя с корабля на этот берег, такой незнакомый и такой далекий?

Читая письма от матери, Ана возмущалась неумеренной любовью Хесусы, проявившейся так поздно, когда они жили по разные стороны океана. Однако она опечалилась, получив известие о смерти дедушки, который ушел из жизни в возрасте девяноста трех лет. Абуэло Кубильяса нашли сидящим в кресле, ноги его лежали на табурете, а колени были укрыты одеялом. В отличие от родителей, он поощрял любознательность внучки. Даже после смерти дедушка продолжал играть важную роль в судьбе Аны. Три недели спустя после печального известия Северо вернулся из Гуареса с официальными документами, поразившими Ану: Абуэло оставил внучке пятнадцать тысяч песо.

Ана ничего не сказала про наследство Рамону, опасаясь, что если он узнает про деньги, то все растратит. Она написала отцу и попросила сохранить основную часть средств на счете в Севилье, которым она могла бы пользоваться по своему усмотрению. Естественно, эта просьба обнаружила бы разлад в семье дочери, но ей было наплевать. Дон Густаво подтвердил выполнение инструкций, и Ана не сомневалась: вмешиваться он не станет. Ана вычла из наследства сумму долга Луису Моралесу — три тысячи сто шестьдесят семь песо с учетом процентов — и вручила Рамону переводной вексель, чтобы он расплатился с соседом.

— Откуда ты взяла деньги?

— Отец одолжил, — солгала Ана.

— Ты за моей спиной попросила денег у дона Густаво? Он решит, что я не способен заботиться о тебе и сыне.