Завоевательница - [127]

Аполо распахнул перед Эухенио и Мигелем дверь в кабинет Сокорро Аливио. Два тростниковых кресла-качалки стояли друг напротив друга перед длинным столом под картиной с изображением мускулистой Леды, совокупляющейся с огромным лебедем. Мигелю хотелось рассмотреть картину получше, но, учитывая обстоятельства, он лишь мельком поглядывал на нее.

Сокорро была ниже Транквилины, однако легкая полнота и уверенность движений не оставляли сомнений в том, кто из сестер старшая. Мальчишки со щенячьим восторгом показывали на них друг другу, произносили их имена со значительным видом и гордились, что могут различить двух сестер. Здесь, в комнате с зашторенными окнами, кожа Сокорро как будто светилась, в то время как на улице они с сестрой, напротив, казались болезненно-бледными, словно никогда не видели солнца, отчего румяна на щеках и помада на губах выглядели неестественно яркими.

В знак приветствия хозяйка расцеловала Эухенио в обе щеки, оставив красные следы.

— Добро пожаловать, — обратилась она к Мигелю. — Мне давно хотелось познакомиться с тобой.

Мигель поклонился в ответ, как и любой другой даме. Сокорро улыбнулась и коснулась его щеки.

— Какой сладенький! — обратилась она к Эухенио. — Вы хорошо его воспитали.

Она подала гостям вино. Мигель осушил бокал в два глотка.

— Обычно все молодые люди нервничают, попадая сюда в первый раз.

— Не бойся, сынок, Транквилина свое дело знает, — ухмыльнулся дед.

Сокорро тоже залилась смехом, как будто ее щекотали. Она подлила Мигелю вина:

— Давай, сынок, это пойдет тебе на пользу.

Нетвердой походкой Мигель проследовал за хозяйкой вверх по лестнице в комнату, большую часть которой занимала кровать с пологом на четырех столбиках, застланная цветастым покрывалом. Стоило Сокорро закрыть за собой дверь, и на пороге появилась Транквилина: сквозь кружево отделанного оборками пеньюара просвечивали сорочка и панталоны.

— Здравствуй, дорогой. Не бойся, я не кусаюсь, если только ты сам не захочешь.

Эухенио не только познакомил Мигеля с женщинами Аливио, но и позаботился о том, чтобы внук чувствовал себя своим в высшем обществе. На хихикающих украдкой девиц и зорких дуэний юноша произвел самое благоприятное впечатление, они еще долго вздыхали, вспоминая о нем. Кроме того, Мигель сразил их отцов и братьев своим искусством верховой езды во время турниров в Сан-Хуане и Сан-Педро. А матери юных прелестниц отметили его преданность бабушке Леоноре: ее первую он приглашал на танец на всех вечеринках и балах, устраиваемых армейскими начальниками и другими чиновниками. Также Мигель умело обращался со шпагой, хотя и не так напористо, как хотелось бы Эухенио. Старику казалось, что внук занимался фехтованием, скорее чтобы угодить ему.

Пытаясь ни в чем не отставать от любимого учителя, Мигель и Андрес стали завсегдатаями в аптеке Бенисьо, где молодые люди без определенных занятий собирались для изучения и обсуждения политических вопросов. К концу 1850-х — началу 1860-х годов жесткая цензура всех видов публичных высказываний поставила серьезный заслон распространению либеральных идей. На редакторов и издателей, допускавших на страницы своих газет слова «тирания», «деспотизм» или «независимость», налагались штрафы. Либералам только и оставалось, что узнавать о событиях в мире из книг и периодики, контрабандой доставленных из Европы, США и Испанской Америки. Частные дома и лавочки, где устраивались якобы противозаконные дискуссии, служили в том числе и неофициальными библиотеками, где можно было раздобыть запрещенную литературу.

Бенисьо был пуэрториканцем в четвертом поколении, «креолом до мозга костей», как он сам себя называл. Будучи хорошим оратором и певцом, на собраниях в аптеке он пытался с помощью рассказов и песен вселить чувство национальной гордости в сердца следующих поколений креолов. Зачастую вечерние обсуждения больше походили на дружеские посиделки — собравшиеся перескакивали с одной темы на другую, в зависимости от количества алкоголя, которое выставлял на стол аптекарь. Но бывали вечера, когда хозяин призывал молодых людей задуматься о важнейших проблемах, уходящих корнями в прошлое и связанных с колониальным положением острова. К таким встречам Бенисьо специально готовил речь и затем обращался с ней к соратникам — голос его гремел, Бенисьо страстно жестикулировал, то и дело отпивая из стоявшего рядом бокала с разведенным водой ромом.

— С тех пор как Кристобаль Колон высадился на наших берегах в тысяча четыреста девяносто четвертом году, — начал Бенисьо, — Пуэрто-Рико для Испании не больше чем аванпост. В руках военных сосредоточена неограниченная власть, они навязывают нам законы, созданные испанцами для их собственной выгоды.

Молодые люди загудели в знак согласия.

— Даже самые незначительные должности заняты испанцами. А вы понимаете, что это значит: у нас, людей, рожденных на этом острове, нет права голоса и возможности влиять на реальную политику.

Мигель посещал эти собрания скорее из чувства солидарности, нежели по политическим убеждениям. На выставки или в театр он ходил с большей охотой, чем на заседания, горячий интерес к которым пропадал, стоило ему выйти за порог аптеки или другого прокуренного помещения.