Заводная - [21]

— Так как же ты здесь существуешь? Почему белые кители до сих пор не отправили тебя в компостную яму?

— Деньги. Они ничего не сделают, пока Райли-сан дает им взятки.

— А живешь ты, видимо, не здесь? Райли платит за отдельную комнату?

Она кивает.

— Дорого выходит?

— Не знаю, Райли-сан записывает это в мой долг.

Словно по зову появляется старик и начинает раскладывать лед на невысоком столике. Гайдзин умолкает и с нетерпением ждет, когда тот закончит. Райли мешкает, наконец замечает неловкую паузу и, пробормотав что-то вроде «не буду мешать», уходит. Эмико смотрит ему вслед и пытается понять, какую власть над ним имеет гайдзин.

На столе стоит соблазнительнейший стакан с ледяной водой. Незнакомец кивает, и она тут же — судорожно, почти мгновенно — выпивает все до дна, а потом прижимает холодное стекло к щеке.

Гайдзин наблюдает.

— Делали тебя не для тропиков. — Приблизившись, он начинает пристально изучать девушку. — Любопытно, что конструкторы решили изменить структуру пор.

Эмико подавляет в себе желание отпрянуть и через силу тоже тянется навстречу.

— Это чтобы кожа была привлекательней — глаже. — Она подтягивает пасин повыше, приоткрывает колени. — Хотите потрогать?

Гайдзин смотрит вопросительно.

— Пожалуйста, трогайте.

Его пальцы скользят по бедру.

— Приятно.

Ему в самом деле нравится — выдают сбивчивый шепот и жадный взгляд, как у ребенка, который предчувствует приключение.

— Кожа у тебя просто горит, — говорит он, кашлянув.

— Хай. Как вы сказали, делали меня не для тропиков.

Теперь гайдзин изучает ее до мельчайших подробностей, голодные глаза бегают вдоль тела, будто могут насытиться зрелищем. Райли бы это понравилось.

— Ну да. Такую модель могли продавать только богатым, в дома с кондиционерами. Тогда это имело бы смысл, — думает он вслух, и, догадавшись, спрашивает: — «Мисимото»? Тебя из «Мисимото» выбросили? Дипслужбе таких бы не дали — правительство не разрешило бы везти пружинщицу в страну, когда дворец на религии просто… — Гайдзин смотрит ей прямо в глаза. — Так что — «Мисимото»?

Эмико накрывает волной стыда, будто он вскрыл ее и покопался во внутренностях — отстраненно, безлично, но оскорбительно, как патологоанатом, который ищет в теле следы цибискоза. Она осторожно ставит бокал на стол.

— Вы генхакер? Поэтому так много обо мне знаете?

Выражение его лица мгновенно меняется — с изумленного восхищения на лукавство.

— Это, скорее, мое хобби — слежу за новостями генной инженерии.

— Вот как? — Девушка нарочно показывает, что испытывает к нему некоторое презрение. — Вы не сотрудник «Мидвест Компакт»? Нет? Не из какой-нибудь корпорации? — Придвигается поближе и добавляет с нажимом: — Не из калорийщиков, случайно?

Последние слова Эмико произносит шепотом, но эффект от них такой, будто закричала: гайдзин вздрагивает, глядит на нее, как мангуст на кобру, хотя вымученная улыбка с губ так и не сходит.

— Любопытное предположение.

Девушке приятно отыграться за прежний стыд. Если повезет, гайдзин просто убьет ее — и конец истории, наступит отдых от такой жизни.

Она ждет удара — дерзости от Новых людей не терпит никто. Сенсей Мидзуми позаботилась о том, чтобы Эмико никогда не выказывала и малейшего признака неповиновения: учила ее подчиняться, раболепствовать, выполнять любые желания тех, кто выше статусом, и быть гордой своим положением. И хотя девушке стыдно из-за излишнего любопытства гайдзина и своей несдержанности, сенсей Мидзуми сказала бы: это проступка не извиняет — нельзя так дразнить мужчину. Хотя какая разница — назад ничего не воротишь, а душа Эмико настолько омертвела, что сама она готова ко всему.

— Расскажи-ка мне еще раз про того мальчика. — В глазах гайдзина нет злобы — только то непреклонное выражение, какое бывало у Гендо-самы. — Все рассказывай. Ну?

Его приказ — как удар хлыстом. Эмико и рада бы отказать, вот только заложенное в Новых людях послушание и стыд за собственное неповиновение слишком сильны. «Он тебе не босс», — думает девушка, но уже готова лопнуть от желания угодить.

— Это было на прошлой неделе… — И девушка снова пересказывает ту ночь с белым кителем, стелет свою историю с таким же удовольствием, с каким когда-то играла для Гендо-самы на сямисене[19] — собачка, которая счастлива служить. Ей хочется посоветовать гайдзину съесть заразный фрукт и сдохнуть, но натура не велит, и она продолжает рассказывать, а он — слушать.

Некоторые места незнакомец заставляет повторять, задает вопросы, возвращает к пропущенному, настойчиво требует подробностей и разъяснений. Расспрашивает он умело — Гендо-сама так же дотошно выпытывал у своих подчиненных, почему опоздал парусник с грузом, и пробивался к сути через оправдания, как долгоносик со взломанными генами через мякоть фрукта.

Наконец гайдзин удовлетворенно кивает:

— Хорошо. Очень хорошо.

Она растекается от комплимента и ненавидит себя за это. Незнакомец допивает виски, достает пачку банкнот, дает несколько Эмико и встает.

— Это тебе и больше никому. Райли не показывай. С ним я рассчитаюсь.

Она понимает: надо бы испытывать благодарность, однако чувствует, что ею снова воспользовались — пусть не физически, а словесно, но в остальном так же, как все прочие лицемеры-грэммиты и белые кители из министерства природы, которым хочется согрешить с этой диковинкой, получить запретное удовольствие от совокупления с нечистым созданием.