Заводная - [127]

Андерсон, морщась, кашляет.

— Да, тут тебе повезло.

Один из военных с треском заводит пружину радиотелефона. Аккарат поднимает трубку и произносит по-тайски:

— Слушаю.

Андерсон мало что понимает, а вот глаза Карлайла постепенно делаются все шире.

— Про радиостанции говорят.

— Что? — Андерсон, кряхтя, встает и отталкивает доктора, который все еще заматывает руку. Тут же перед ним вырастают охранники, теснят от министра, отпихивают к стене. Он вытягивает шею и окликает: — Уже начинаете? Что — прямо сейчас?

Аккарат поднимает глаза, спокойно заканчивает разговор, протягивает трубку связисту, тот присаживается на пол у аппарата и ждет следующего звонка. Маховик замедляет ход.

— Покушение на Сомдета Чаопрайю вызвало большое недовольство белыми кителями. Возле министерства — демонстрации, пришел даже профсоюз мегадонтов. Люди рассержены их карательными мерами. Думаю, пора брать дело в свои руки.

— Но ведь еще не все деньги розданы кому надо, не подошли ваши соединения с северо-востока, мои ударные команды прибудут не раньше чем через неделю.

Аккарат, улыбнувшись, пожимает плечами.

— Когда идет революция — порядка не жди, подворачивается возможность — пользуйся. Тем не менее вы, думаю, будете приятно удивлены. — Он отходит к телефону, начинает отдавать приказы; набирая обороты, жужжит маховик.

Андерсон разглядывает спину человека, который при Сомдете Чаопрайе был лишь услужливой тенью, а теперь, став главным, уверенно раздает указания. Снова звонит телефон.

— Безумие какое-то, — бормочет Карлайл. — Мы-то как — все еще участвуем?

— Трудно сказать.

Аккарат оборачивается, хочет что-то сказать бывшим пленникам, но замолкает, склонив голову. Потом благоговейно произносит:

— Прислушайтесь.

По городу прокатывается гром. Вдали за окнами командного центра что-то коротко вспыхивает — будто молния.

На лице Аккарата играет улыбка.

— Началось.

39

Запыхавшаяся Канья вбегает к себе в кабинет, видит ждущего ее Паи и спрашивает:

— Где отряд?

— Недавно было построение у общежития холостяков. Мы вернулись, когда узнали, что тут…

— Они еще там?

— Кто-то — наверное. Говорят, Аккарат и Прача все-таки устроят переговоры.

— Не устроят! Созывай всех. — Она лихорадочно собирает по кабинету обоймы к пружинному пистолету. — Выводи на построение с оружием. У нас мало времени.

Паи удивленно глядит на Хироко.

— Это пружинщица?

— Насчет нее не беспокойся. Знаешь, где сейчас Прача?

— Говорят, осмотрел периметр и вроде хотел выйти к профсоюзу мегадонтов…

— Выводи отряд на построение, ждать больше нельзя.

— Вы с ума…

От взрыва дрожит земля. Снаружи слышен треск падающих деревьев. Паи ошеломленно вскакивает и подбегает к окну. Воет пневмосирена.

— Торговля. Они уже здесь, — говорит Канья и хватает пистолет. Хироко стоит неподвижно, по-собачьи склонив голову набок, вслушивается, потом, словно что-то почувствовав, поднимает глаза — целая серия взрывов сотрясает все здание, с потолка падают куски штукатурки.

Канья выбегает в коридор, куда из соседних кабинетов выскакивают те немногие кители, что работают в вечернюю смену, еще ждут назначения в патруль или в оцепление в доки и на якорные площадки, и спешит наружу в сопровождении Хироко и Паи.

Воздух пропитан тягучим жасминовым ароматом, дымом и еще одним острым запахом, которого Канья не ощущала с тех самых пор, как над Меконгом по старинному Мосту тайско-лаосской дружбы на бой с повстанцами во Вьетнам проехали отряды военных.

Пробив внешнюю стену, в комплекс въезжает танк.

Железное чудовище на гусеницах — в два с лишним человеческих роста, защитного окраса, чадящее горячим дымом, — палит из главного орудия. Из ствола вылетает огонь, танк чуть отбрасывает назад. Башня со скрежетом поворачивается, выискивая новую цель. Канью обдает градом кирпичей и мрамора, она бежит в укрытие.

За танком в пролом входят боевые мегадонты: тускло блестят бивни, на спинах сидят люди в черном. Немногочисленные белые кители, вышедшие на защиту территории, проступают в сумерках бледными призрачными пятнами — легкие мишени. С мегадонтов доносится визг мощных пружин, лезвия вспарывают воздух и наполняют его бетонным крошевом. Канье разрезает щеку, а через секунду она уже лежит под Хироко и слышит, как острые диски с хрустом бьют в стену прямо у нее за спиной.

Снова взрыв. В голове шум, в ушах словно вата. Канья осознает, что подвывает и дрожит от страха.

Танк въезжает в центр внутреннего двора, делает разворот. В пролом шагают все новые мегадонты, их ноги скрыты потоком вбегающих ударных отрядов. Издали не разобрать, кто из генералов предал Прачу. Из окон верхних этажей отстреливаются из ручного оружия, слышны крики — защитники министерства умирают один за другим. Канья достает пистолет, выбирает цель — рядом падает сраженный диском человек из отдела документов — и, осторожно держа рукоять, стреляет. Попала или нет — непонятно; стреляет снова и видит, что ее мишень сбита с ног. Волна солдат наступает, словно небольшое цунами.

— А как же твои парни? — возникает возле нее Джайди. — Вот так просто дашь себя убить и забудешь о тех, кто на тебя рассчитывает?

Канья снова стреляет; ей почти ничего не видно — слезы застилают глаза. По внутреннему двору, прикрываемые огнем, перебегают отряды нападающих.